вечером, когда Кэрол уходила, Чарли все же извинился перед ней. Выглядел он ужасно, да и Кэрол, которую его негромкие слова настигли уже в дверях, была выжата как лимон.
– Прости, Кэрол, – сказал он, – я вел себя, как настоящая задница, и наверняка испортил тебе выходные. Я просто не понимаю, что со мной творится. Каждый раз, когда я вижу или слышу тебя, я буквально схожу с ума.
Это были первые его нормальные слова с тех пор, когда в субботу утром они начали переписывать вещи и решать, кому что достанется.
– Я все понимаю, Чарли, – ответила она. – Я знаю, как тебе трудно, но…
Кэрол не договорила. Ей тоже было очень и очень нелегко, но она всерьез сомневалась, что Чарли это понимает. А он и не пытался ничего понять. С его точки зрения, все выглядело предельно просто: Кэрол уходила от него к другому, уходила по своей собственной воле. С самого начала у нее был Саймон, и поэтому она ни минуты, ни секунды не чувствовала того обжигающего одиночества, которое покрывало смертоносным пеплом равнину его души. Рядом с Кэрол постоянно был человек, способный и поддержать, и утешить ее, если ей вдруг становилось трудно и тоскливо. У Чарли не было никого. Всего, чем он дорожил в жизни, Чарли лишился в одно мгновение, а начинать новую жизнь не хотел, отчаянно цепляясь за призрачную надежду, что, может быть, произойдет чудо, и он вернется на круги своя.
– Просто мне все это очень не нравится, – сказал Чарли, по-собачьи заглядывая в глаза Кэрол. – Никто из нас от этого не выиграет. Надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении.
– Я тоже на это надеюсь, – ответила Кэрол и, быстро поцеловав его в щеку, пожелала ему всего хорошего. Через несколько минут она уже отъехала в бутылочного цвета «Ягуаре» Саймона. Чарли долго стоял в дверях, глядя ей вслед и пытаясь как-то примириться с тем, что все кончено и Кэрол никогда больше не будет с ним. Он вернулся в гостиную, но разложенные повсюду вещи Кэрол и их фарфоровый сервиз в коробке на обеденном столе продолжали напоминать ему о том, что надежды больше нет. Тогда Чарли закрыл за собой дверь, опустился в кресло и заплакал так горько, как еще никогда в своей жизни не плакал. До сегодняшнего дня он не осознавал, как ему не хватает Кэрол. Даже уик-энд, проведенный с нею в разговорах о разводе и о вещах, был для Чарли лучше, чем эта наступившая пустота.
Когда он наконец успокоился, за окнами уже стемнело. Как ни странно, Чарли чувствовал себя намного лучше – должно быть, все дело было в том, что он перестал отрицать очевидное, перестал прятаться и бежать от действительности. Кэрол ушла, и он сам настоял, чтобы она забрала с собой вещи, которые когда-то они вместе покупали. Это было все, что он мог ей дать, – иного Кэрол бы от него уже не приняла.
Чарли казалось, что он начинает понемногу справляться со своими эмоциями, однако к началу октября ситуация снова изменилась, и не в лучшую сторону. От сердечного приступа неожиданно скончался шеф нью-йоркского бюро их фирмы; сотрудник, которого прочили на его