бежала бы куда глаза глядят.
Ты должен быть крупнее, сильнее и круче.
Меня затапливает холод, а в груди кирпичик за кирпичиком растет стена. Он не любит меня.
Он никогда меня не любил.
Все это было ложью.
– Прежняя Лина умерла, – отрезаю я, потом прохожу мимо него и иду обратно по оврагу, к лагерю. Каждый шаг дается мне все труднее. Тело тяжелеет так, словно я превращаюсь в камень.
Бей, или ударят тебя.
Алекс не идет за мной, и я не жду, что он это сделает. Мне плевать, куда он пойдет, останется ли он в лесу на всю ночь, вернется ли он когда-либо в лагерь.
Как он сказал, все это – и забота тоже – в прошлом.
И лишь почти дойдя до палаток, я снова начинаю плакать. Слезы текут ручьем, и мне приходится остановиться и присесть. Мне хочется, чтобы все чувства вытекли со слезами. На мгновение я даже думаю, что проще всего было бы вернуться обратно, пойти прямиком в лабораторию и сдаться хирургам.
«Вы были правы. Я ошибалась. Уберите это».
– Лина!
Я поднимаю голову. Джулиан выбрался из своей палатки. Должно быть, я его разбудила. Волосы его торчат под самыми неожиданными углами, словно сломанные спицы в колесе. Джулиан бос.
Я выпрямляюсь, вытирая нос рукавом трикотажной рубашки.
– Все в порядке, – говорю я, все еще всхлипывая. – Все нормально.
С минуту Джулиан стоит там, глядя на меня, и я готова поклясться, что он знает, почему я плачу, и все понимает, и все будет хорошо. Он раскрывает объятия.
– Иди сюда, – говорит он тихо.
Я бросаюсь к нему со всех ног. Я буквально влетаю в него. Джулиан ловит меня и крепко прижимает к своей груди, и я снова отпускаю поводья, позволяю рыданиям течь через меня. Джулиан стоит, и бормочет что-то мне в волосы, и целует меня в макушку, и позволяет плакать об утрате другого парня, парня, которого я любила сильнее.
– Извини, – повторяю я раз за разом, уткнувшись ему в грудь. – Извини. – От рубашки Джулиана до сих пор пахнет дымом костра, лесной подстилкой и пробуждающейся весной.
– Все в порядке, – шепчет он в ответ.
Когда я немного успокаиваюсь, Джулиан берет меня за руку. Я следую за ним в темную пещеру его палатки. Палатка пахнет так же, как его рубашка, только еще сильнее. Я падаю поверх спальника, и Джулиан ложится рядом со мной, окружая меня, словно морская раковина. Я сворачиваюсь в этом пространстве – теплом, безопасном – и позволяю последним слезам по Алексу течь по моим щекам, а с них – наземь и куда-то прочь.
Хана
– Хана! – Мать смотрит на меня выжидающе. – Фред попросил тебя передать зеленую фасоль.
– Извините, – отзываюсь я, заставляя себя улыбнуться. Прошлой ночью я почти не спала. Мне достались лишь обрывки снов – мимолетные образы, ускользавшие прочь прежде, чем мне удавалось на них сосредоточиться.
Я снова тянусь за глазурованым керамическим блюдом – как и все в доме Хардгроувов, оно прекрасно, – хотя совершенно ничто не мешает Фреду дотянуться до него самому. Это часть ритуала. Вскоре