растерялся, – и немудрено. Во-первых, он вовсе не ожидал увидеть Марту. Ему казалось, что Драйер примет его в кабинете и сообщит ему о важном, очень важном деле, за которое он, Франц, тотчас должен взяться. Улыбка Марты разом его оглушила. Он мгновенно выяснил про себя причину тревоги. Как то семя, которое факир зарывает в землю, чтобы истошным колдовством вытянуть из него живое дерево, просьба Марты скрыть от Драйера их невинное похождение, просьба, на которую он тогда едва обратил внимание, теперь, в присутствии Драйера, мгновенно и чудовищно разрослась, обратившись в тайну, которая странно связывала его с Мартой. Вместе с тем он вспомнил слова старичка о подруге, и ему стало жарко, сладко и стыдно. Он попробовал сбросить с себя наваждение, посмотреть на Марту спокойно и весело; но, встретив ее нестерпимо пристальный взгляд, он беспомощно продолжал потапывать платком по мокрой скатерти, несмотря на то что Драйер смеялся и отстранял его руку. Еще так недавно он лежал в постели, – и вдруг теперь оказался в поблескивающей столовой, и, как во сне, страдал оттого, что не может остановить струйку, обогнувшую солонку и под прикрытием края тарелки норовившую добежать до сгиба скатерти. Марта, улыбаясь (завтра все равно нужна будет свежая скатерть), перевела взгляд на его руки, на нежную игру суставов под натянутой кожей, – на трепещущие длинные пальцы, и почему-то почувствовала, что на ней не надето сегодня ничего шерстяного.
Драйер вдруг поднялся и сказал:
– Франц, – это, может быть, негостеприимно, – но ничего не поделаешь, уже поздно, – нам нужно с тобой ехать…
– Куда? – растерянно спросил Франц, засовывая мокрый комок платка в карман.
Марта с холодным удивлением взглянула на мужа.
– Это ты сейчас увидишь, – сказал Драйер, и глаза его засветились знакомым Марте огоньком.
«Какая чепуха, – подумала она злобно. – Что это он затеял?»
В передней она задержала его и скороговоркой прошептала:
– Куда ты едешь? Куда ты едешь? Я требую, чтобы ты мне сказал, куда ты едешь?
– Кутить, – весело ответил Драйер, в надежде вызвать еще одну прекрасную улыбку.
Она дернулась; он потрепал ее по щеке и вышел.
Марта вернулась в столовую, постояла в раздумье за стулом, на котором только что сидел Франц; потом с раздражением приподняла скатерть там, где была пролита вода, и подложила под скатерть тарелку. В зеркале отразилось ее зеленое платье, нежная шея под темной тяжестью шиньона, блеск мелких жемчужин. Она даже не почувствовала, что зеркало на нее глядит, – и, медленно двигаясь, убирая ветчину, продолжала изредка в нем отражаться. Потом потушила в столовой свет и, погрызывая ожерелье, поднялась к себе в спальню.
«Так оно, должно быть, и есть, – думала она. – Сведет его с какой-нибудь потаскухой, а та заразит… Вот и пропало…»
Она медленно стала раздеваться и вдруг почувствовала, что сейчас расплачется. Этого еще не хватало. Погоди, погоди, когда вернешься. Особенно, если пошутил…