им-то самим уже ничто не поможет…
Жадность, недолгий восторг и расплата – это и многое другое я переводил на язык сухих чисел. Все, из чего состоит среднестатистический успех, перерабатывалось мною в доступные формы. Кое-что, конечно, не поддавалось оцифровке, но я пытался исхитриться как мог, выделяя картинки, символы, знаки – даже и не будучи уверен, что Семмант меня понимает. Иногда, в отчаянии, я просто совал ему кучу текста, в душе надеясь, что он уловит хоть что-то, пусть лишь скупой намек.
Я полагал, что он вновь будет требовать дополнительную память, но нет, этого не происходило. Уровень его запросов стал заметно выше. Он стал обзаводиться своим собственным «хозяйством» – я покупал ему перекодировщики и конверторы, статистические и математические пакеты, распознаватели образов и системы обработки данных. Судя по метроному, трудился он в полную силу – без отдыха, вообще без пауз. Иногда я заглядывал в структуры кода, там по-прежнему все менялось – каждый день, если не каждый час – по совершенно непонятным законам. Я заметил лишь, что он перемещает фрагменты своего «мозга» с диска на диск, из одного места в другое, усложняя мозаику, перекраивая все связи. Это был хороший признак, правильный ход развития. Очевидно, он строил собственную «картину мира», свою абстракцию над всеми прочими – по крайней мере, мне хотелось так думать. Лишь одно удручало: я понял, что среда, в которой жил мой робот, слишком изменчива и размыта. Я не мог уловить ее статичного состояния, не мог сделать его копию, даже самый простой бэкап – чтобы сохранить его, спасти на случай непредвиденной катастрофы. Это не очень вязалось с концепцией вечности, засевшей у меня в голове, но я решил, что придумаю что-нибудь в свое время.
То, что Семмант становился «умнее», не вызывало сомнений. Начальная его ненасытность, когда он требовал всего и побольше, сменилась вдумчивой избирательностью, точечным проникновением в глубину. Если раньше он просил просто «данных», иногда специфицируя лишь временной промежуток, то теперь его интересовала конкретика – вплоть до стоимости конкретных акций где-нибудь на тайваньской бирже лет пять назад. Некоторые вопросы ставили меня в тупик, я не всегда понимал, чего он хочет. Иногда я злился, что он спрашивает об одном и том же – и искал отличия в похожих формулировках. Потом находил их и сам себе удивлялся: это ж так просто, почему я не увидел сразу?
Вскоре Семмант стал менять свои облики. Вместе с очередным запросом меня, как правило, ожидало новое лицо. Конечно же, это были лишь репродукции из заготовленных мною заранее, но выбор был велик, а эффект зачастую странен. В основном, он отдавал предпочтение Магритту – больше впрочем никогда не представляясь человеком с лампой вместо головы. Я пытался понять логику его воплощений, искал зависимости там и тут, но в общем остался ни с чем, хоть мне и казалось порой, что я угадываю его «настроение», и оно даже совпадает с моим. Мысль выглядела слишком смелой; я гнал ее от себя и вновь концентрировался