ход дает, и мы это поддерживаем – казна от торговли в убытке не будет. Нас беспокоит другое: страшно подумать, но при царском дворе всерьез поговаривают о церковной реформе. Царь Алексей Михайлович сблизился с митрополитом новгородским Никоном, считает его своим другом и поддерживает нововведения, взятые из веры Византийской. Уж больно им хочется, чтобы Москву называли «третьим Римом!» Говорят, что Никон стремиться стать патриархом всея Руси. Думаю, что раскол в православной церкви неминуем, и неизвестно ещё, чем закончится эта борьба…
Артамон Савельевич встал, подошел к двери и крикнул, чтобы принесли ещё квасу. Вошел Порфирий, низко поклонился, поставил на стол кувшин, снова поклонился и молча вышел.
Алексей Васильевич узнал Порфирия, улыбнулся и подумал: «А банщик ничуть не изменился, такой же могучий, аккуратный, такой же добрый взгляд». Вслух сказал:
– Хорош у тебя, Артамон, банщик. Мне бы такого иметь там, в Мангазее. Без бани и хорошего банщика у нас пропадешь. Тоска! А для человека на краю света тоска – самое что ни на есть ужасное, хуже смерти.
Пили, в основном, квас, чтобы с потом в парилке выходили все болячки. Разговор снова зашел о путешествиях в далекие страны.
– Летом прошлого года, – заметил Артамон Савельевич, – по государеву указу мне пришлось выдать немалые средства монаху Голутвинского монастыря, что в Коломне на реке Оке стоит. Монах тот – Арсений Суханов – был послан царем Алексеем Михайловичем в большое путешествие по Египту.
Артамон Савельевич встал из-за стола, подошел к небольшому, кованому медью дорожному сундуку и достал из него тёмно-коричневый свиток и две какие-то фигурки.
– Вот полюбуйся…
После короткой паузы он добавил:
– Чудо из чудес!
В руках Алексея Васильевича оказались две бронзовые статуэтки с изображением людей с головами сокола и льва, в пышных одеяниях. Странное существо, с головой сокола и туловищем человека, гордо восседало на высоком богатом троне.
– Эти подарки Арсений Суханов прислал нам из Каира с купцом первой гильдии Михаилом Мякининым – другом Ивана Даниловича.
При этих словах племянника Ховрин-старший улыбнулся и придвинул свой стул ближе к Алексею.
Артамон Савельевич продолжал:
– А вот папирус…
Он осторожно развернул свиток, на котором было изображено солнце, звери, птицы, фигурки людей в странных позах. Внизу свитка красными и черными чернилами ровными рядами были изображены какие-то знаки.
– Это их буквы, – многозначительно пояснил Иван Данилович. – Пробовал прочесть, но не получилось. Сбросить бы годков эдак двадцать, махнул бы в Египет отгадывать старые письмена. Ей-богу сбежал бы! Русский народец, Алексеюшка, смел и смышлен, да живет ещё как медведь зимой в берлоге. Но ничего! Придет время, и кончится эта спячка. О России и русских ещё мало знают, а пишут и того меньше. Наступит время, когда о России заговорит весь мир!
От возбуждения Иван Данилович