Иди, можешь снять платье, я уберу его в шкаф.
– Ура! – просияла Молли и умчалась к себе в комнату. Поездки к Уилсонам она ненавидела. Мало что у них нет детей, не с кем играть, так еще собственные родители в том доме менялись, как по волшебству, становились какими-то чопорными, особенно строго принуждали дочь соблюдать приличия. За любую провинность зыркали так, что Молли делалось неловко. Уилсоны как будто были уверены, что хороший ребенок должен сидеть, молчать и по возможности не шевелиться, не напоминать о своем присутствии. Наверное, эту заразу источали стены их дома, раз ее сразу подхватывали родители.
Через час громадных размеров пикап уволок папину машину. В доме осталась только женская часть семьи. Элли переоделась в домашний халат, высыпала в большую миску последнюю партию пирожков.
– Пойдем хоть чай пить, что ли, – позвала она дочь.
На кухне царила духота. Молли распахнула окно, вскарабкалась на подоконник.
– Куда ты залезла, – осадила мать, – а табурет на что? Спускайся. Двенадцать лет, а все как маленькая себя ведешь.
Элли подошла к окну, протянула руки, чтобы помочь дочери спуститься и вдруг замерла. Молли проследила за ее взглядом, обернулась.
К дому через поле неуклюже шагал смешной пухлый человечек. Лицо его скрывала зеленая широкополая шляпа, ноги были так коротки, что из пшеницы выглядывал только круглый живот, рука сжимала элегантную трость. Одежда на нем тоже была зеленой, в цвет шляпы.
Чем ближе путник подходил к дому, тем заметней нервничал. Свободная рука то и дело хваталась за шляпу, тут же отдергивалась, часто он замедлялся, оглядывался, словно раздумывал, не повернуть ли. Вскоре стало ясно, что на нем не зеленая рубаха, а какой-то старомодный кафтан. Пуговицы стягивали туловище так туго, что поперек груди и живота образовались ямки, как если бы мешок, набитый ватой, стянули веревками.
У края поля низенький человек совсем разнервничался, остановился, перебирая трость обеими руками. Потом сунул трость под мышку, стянул с головы шляпу, начал с волнением заламывать поля. Желтые, до плеч, волосы издали напоминали соломенную крышу избушки.
Наконец взяв себя в руки, путник нахлобучил шляпу, решительно ринулся в сторону крыльца. Когда до дома ему осталось шагов тридцать, Молли молча отодвинула локтем послушную, как кукла, мать, сползла с подоконника. В прихожей бесшумно открылась дверь и так же бесшумно закрылась.
Сойдя с крыльца, Молли отыскала взглядом гостя, тронулась навстречу. Тот заметил ее, робко улыбнулся, потом на ходу приветливо помахал шляпой. Они остановились друг напротив друга, улыбка на рисованной физиономии теперь сияла, как начищенная монета на солнце. Сняв шляпу, гость отвесил церемонный поклон.
– Явился как и обещал, – услышала Молли знакомый голос с хрипотцой, – надеюсь, я не опоздал?
Глаза у Молли полыхали так, что могли бы подпалить легко воспламеняющегося гостя. Он смотрел в ответ с дружелюбным любопытством, огромные, как блюдца, глаза хлопали длинными ресницами.
Ни слова не говоря, Молли медленно пошла вокруг него, пощупала грязно-желтые волосы, ткнула пальцем в мягкую спину.