их подбитые гвоздями сапоги гулко стучали по брусчатке мостовой. Где-то в темноте с треском закрылось окно, в какой-то момент Кристиану показалось, что он слышит плач младенца. Они повернули на широкий безлюдный бульвар, двинулись мимо спрятавшихся за жалюзи витрин, мимо сложенных у стены столиков и стульев уличных кафе. Далеко впереди светились огни, свидетельствующие о том, что в этот вечер армия, расположившаяся в сердце Франции, не опасается атаки противника. От огней этих, спасибо шампанскому, веяло уютом и крепкой мужской дружбой. Кристиан мечтательно улыбался, неспешно шагая к ним рядом с Брандтом.
Сквозь пьяную дымку лежащий под молодой луной Париж казался нежным, элегантным. Кристиан влюбился в него. Влюбился в истертую брусчатку мостовых. В узенькие, извилистые улочки, которые начинались от бульваров и уводили в другие столетия. В церкви, окруженные магазинчиками, барами, публичными домами. В стулья с тонкими ножками, поставленные на столы сиденьями вниз под тентами кафе. В людей, попрятавшихся за опущенными шторами. В реку, которой еще не видел, но которая пересекала город и определяла его облик. В рестораны, в которых еще не ел, и в девушек, с которыми еще не встретился. Он знал, что завтра, когда настанет солнечное утро и рассеется ночной страх, эти девушки обязательно появятся на бульварах в туфельках на высоком каблуке и вызывающе красивых платьях.
Кристиан не раз слышал рассказы об этом городе, много о нем читал и теперь понимал, что Париж – единственный город на свете, живущий в полном соответствии с теми легендами, которые складывали о нем люди. Он с гордостью думал о том, что прорвался в Париж с боем, что в этом бою ему пришлось убить человека. Кристиану казалось, что он любит и застреленного им француза, и лежащего рядом с французом – так далеко от фермы в Силезии – ефрейтора Крауса с запекшимися пятнами вишневого сока на губах. Он радовался, что выдержал испытание боем, что смерть обошла его стороной. Ему нравилась война, потому что только там проверяется истинный характер человека, и ему нравилось, что война эта так быстро закончилась, потому что ему не хотелось умирать. Кристиан верил, что грядущие дни принесут с собой мир и благоденствие, все идеи, ради которых он готов был отдать жизнь, станут законами и эра процветания и порядка воцарится на века. Он любил Брандта, который, чуть пошатываясь, шагал с ним плечом к плечу. Ведь Брандт, скуливший от страха в придорожном кювете, сумел побороть этот страх и сражался рядом с Кристианом, поддерживая ходивший ходуном локоть одной руки другой рукой, чтобы сквозь листву попасть в человека, который мог убить Кристиана. Ему нравилась эта ночь, тихая лунная ночь, и их прогулка по пустынным, прекрасным улицам. Они были новыми хозяевами города, и Кристиан окончательно утвердился в мысли, что жизнь его не растрачена зря, что родился он не для того, чтобы обучать катанию на лыжах детей и отпускников. Он мог принести пользу и приносил ее. А чего еще требовать человеку от жизни?
– Ты только посмотри. – Брандт остановился, вытянув руку вперед.
Кристиан проследил взглядом за его рукой. На подсвеченной луной каменной стене церкви белело четырехзначное, выведенное мелом число