спустился вниз, проскользнул в гостиную и включил радио, убавив звук. Несколько мгновений приемник прогревался, потом из динамика полилась музыка. На одной волне пела женщина: «Нет у меня ничего, но и этого слишком много…» Другая станция транслировала увертюру из «Тангейзера» в исполнении военного оркестра. Радиоприемник был слабым и ловил только две станции. Майкл выключил его и направился в сад, к гостям.
Джонсон в желтой тенниске с коричневыми полосами привез с собой высокую красивую девушку с очень серьезным, интеллигентным лицом. Пожимая ей руку, Майкл не мог не задаться вопросом, а что делает в этот летний день миссис Джонсон.
– Мисс Маргарет Фриментл… – представила девушку Лаура.
Мисс Фриментл сдержанно улыбнулась, а Майкл не без зависти подумал: «И где только Джонсон выискивает таких красоток?»
Майкл пожал руки и обеим хрупким, словно цветы, француженкам. Как выяснилось, они были сестрами. Их изящные черные платья когда-то наверняка были очень модными, но с тех давних пор моды переменились. Сестрам уже было за пятьдесят. Свои блестящие, словно покрытые лаком, волосы они зачесывали назад. Майкл отметил белоснежную кожу и потрясающе стройные ноги сестер. Француженок отличали безупречные, утонченные манеры, а долгие годы преподавательской работы в школе для девочек вооружили их безграничным терпением по отношению ко всему, что творится вокруг. Майкл воспринимал их как пришельцев из девятнадцатого столетия – очень воспитанных, вежливых, независимых, но про себя осуждающих и время, и страну, в которой они оказались волею судеб. Хотя сегодня сестры тщательно подготовились к визиту, нарумянились и подвели глаза, на их лицах застыло какое-то отрешенное, мученическое выражение. Чувствовалось, что думают они о чем-то своем и им с трудом удается следить за ходом беседы.
Бросая на сестер осторожные взгляды, Майкл неожиданно осознал, каково сейчас этим француженкам, в тот самый момент, когда немецкая армия наступает на Париж и город, замерев, прислушивается к нарастающему грохоту орудий, когда американские дикторы прерывают джазовые программы и радиосериалы экстренными выпусками новостей, ясно и отчетливо, но на американский лад произнося столь близкие этим женщинам названия: Реймс, Суассон, Марна, Компьен…
«Не хватает мне деликатности, – думал Майкл, – да и здравомыслия тоже. Не будь я таким толстым глупым волом, я бы отвел их в сторону и сумел найти нужные слова утешения». Однако он прекрасно понимал, что ничего путного из этого не выйдет, он обязательно ляпнет что-то не то и только еще больше испортит француженкам настроение. Жизнь многому учит, но только не такту, не отзывчивости, не умению помочь человеку в трудную минуту.
– …Мне неприятно об этом говорить, – ворвался в размышления Майкла сочный и рассудительный голос Джонсона, – но я думаю, что все это – гигантский фарс.
– Что? – переспросил Майкл, потерявший нить разговора.
Джонсон сидел на траве, по-мальчишески подтянув колени к груди, и улыбался мисс Фриментл, явно стараясь произвести на нее впечатление. И Майкл почувствовал, как его это