на суд в Москву, и вопрос в том, отпустят ли их отряд беспрепятственно. Несмотря на страшное слово “суд”, все приняли это известие скорее с радостью, так как были убеждены, что это вовсе не суд, а просто отъезд за границу. Наверное, сам Яковлев говорил об этом, так как Кобылинский ходил бодрый и весёлый и сам сказал мне, уже после их отъезда:
– Какой там суд, никакого суда не будет, а их прямо из Москвы повезут на Петроград, Финляндию, Швецию и Норвегию.
11 апреля всё утро заседал отрядный комитет в присутствии Яковлева и Кобылинского. Наконец, часов около трёх мой отец пришёл нам сказать, что по распоряжению Яковлева Деревенко также объявляют арестованным вместе с Их Величествами, неизвестно на сколько времени, может быть, только на несколько часов, может быть, дня на два, на три. Взяв только маленький чемоданчик с лекарствами, сменой белья и умывальными принадлежностями, мой отец надел своё чистое дворцовое платье, перекрестил, поцеловал нас, как всегда, и вышел.
Был тёплый весенний день, и я смотрела, как он осторожно на каблуках переходил грязную улицу в своём штатском пальто и фетровой шляпе. Мой отец носил форму: генеральское пальто и погоны с вензелями Государя и в Тобольске всё время, даже с приходом большевиков, когда ходили уже вообще без погон, пока, наконец, отрядный комитет не заявил, что они, собственно говоря, ничего против не имеют, но красногвардейцы несколько раз спрашивали, что тут за генерал ходит, поэтому, во избежание недоразумений, просили моего отца снять погоны. На это он им ответил, что погон не снимет, но если это событие действительно грозит какими-нибудь неприятностями, просто переоденется в штатское.
Мы остались одни, недоумевая, что может обозначать арест. Часов в 7 вечера к нам прибежала Клавдия Михайловна Битнер.
– Я пришла Вам сказать по секрету, что сегодня ночью увозят Николая Александровича и Александру Фёдоровну, и Ваш отец и Долгоруков едут с ними. Так что, если хотите что-либо папе послать, то Евгений Степанович Кобылинский пришлёт солдата из караула.
Мы от души поблагодарили её за сообщение и принялись укладывать вещи, а вскоре получили прощальное письмо от отца.[120]
Отчасти из письма, отчасти из рассказов Кобылинского и бывшей вместе с графиней Гендриковой её воспитательницы[121] узнали подробности этого дня и ночи. После объявленного ареста Яковлев явился к Их Величеству и в очень вежливой форме сообщил, что он должен увезти всю Царскую Семью и сделает это сегодня ночью. На это ему сказали, что Алексея Николаевича нельзя везти, так как он ещё болен. Яковлев объявил, что в таком случае Его Величеству придётся ехать одному.
– Я не отпущу Его Величество одного, – сказала Императрица, и ей Яковлев разрешил тоже ехать, также и одной из дочерей.
Великие Княжны посоветовались между собой и решили, что Ольга Николаевна слаба здоровьем, Татьяна Николаевна должна остаться для ухода за Алексеем Николаевичем и для ведения хозяйства, Анастасия Николаевна ещё мала.
– Тогда