в княжеский табун – обширные конюшни и загоны стояли вне града, на луговинах – и привели оттуда двухлетнего жеребца самой светлой масти, какой нашли, почти белого. Ниже Киева перевоза, на унылом берегу среди жухлой травы и облетевших ив, ждали Ингер и Прекраса, закутанная в толстый серый плащ. Возле них пара челядинов сторожила небольшой плот. Жеребцу спутали ноги, завязали глаза. Прекраса поглаживала его по морде и шептала что-то; жеребец, еще мало приученный к людям, стоял спокойно, будто зачарованный. Поглядывая на них, Ингер испытывал неловкость и невольно озирался, будто они этого жеребца украли. Ему было стыдно делать что-то тайком, будто он не хозяин здесь, но Прекраса права: если кияне проведают, что в дни Осенних Дедов, когда все угощают покойных родичей, она приносит жертву духам воды, ее и правда сочтут родней водяным.
Но… а не правда ли это? Ингер знал, что Прекраса состоит в дружбе с духами вод, что она получила от них дар – силу предрекать будущее и исцелять болезни. Сам он выжил благодаря этому ее дару и не зря привык связывать с ней свое благополучие и саму жизнь. Но как это соглашение сказалось на ней? Он любил ее и видел в ней самую красивую женщину, которую ему приходилось встречать. От взгляда ее голубых глаз перед ним будто расстилалось само небо. Но сейчас, когда он смотрел, как она, зябнущая и дрожащая от волнения, шепотом успокаивает жеребца, белыми пальцами поглаживая его по морде, его кольнуло в сердце сомнение. Она получила от берегинь часть их силы. Но что она отдала взамен? Недаром люди сторонятся тех, кто слишком тесно связан с рекой и лесом. Ему нелегко будет убедить киян все же принять его жену как княгиню и госпожу над ними.
Продолжая разговаривать с жеребцом, Прекраса завела его на плот. Ратислав и двое гридей взошли вслед за ней и оттолкнули плот от берега, Ингер и челядины остались на берегу. Уже почти стемнело, и Ингер с трудом различал на воде удаляющееся темное пятно.
Плот был далеко от берега, и за шумом ветра до Ингера не донесся всплеск от упавшего в воду коня. Не донеслось ни звука, лишь волны вдруг ринулись на берег и лизнули его ноги холодными языками. Ингер отскочил, в мыслях мелькнуло: нет, не я! Не я – ваша пища.
Эта мысль привела за собой осознание: Прекраса отдала жеребца вместо него. Чтобы уберечь от тех бесчисленных пастей – воды, огня, острого железа, людской злобы, – которыми Навь снова и снова пытается поглотить его.
Прекраса проснулась задолго до рассвета, в глухой, промозглой тьме предзимья. Недавний снег уже растаял, земля под покровом побуревших, влажных листьев казалась черной, грубой, как последняя рабыня в лохмотьях. Когда начало светать, Прекраса встала и бесшумно оделась. Двое братьев, давних Ингеровых гридей из числа холмгородских варягов, Рагнвальд и Ингвальд, привычно ждали ее на дворе с тремя оседланными лошадьми. Это двое, еще довольно молодые парни, были погодками, но походили один на другого, как близнецы. Светловолосые, молчаливые, они знали о тайных поездках Прекрасы даже больше, чем ее муж-князь, но молчали, и за это Прекраса ценила их, как