мое свидание с Сулико было молчаливым и натянутым, и, как всегда, непринужденного разговора у нас не получалось. Мы посидели на пляже, потом он проводил меня до Зойкиного дома. Я сказала тете Тае:
– Какой Манцкава красивый парень, как я раньше не замечала.
– Он всегда был интересный. Не знаю, где были твои глаза, – засмеялась Зоина мама.
Я подурнела, и, думаю, Сулико, встретившись со мной, разочаровался: память обо мне сильно не соответствовала действительности, год тяжелой жизни вне дома сильно изменил меня, смылись яркие краски юности.
Писать он мне перестал. А через год, когда я окончила второй курс, Манцкава женился.
Больше наши пути не пересеклись ни разу, но спустя много лет, мы с Арутом17, в его институте в Москве, сплетничали о наших, и Арут (перед тем как выдрать мне зуб) рассказал прямо-таки детективную историю: Сулико, который плавал капитаном, вдруг укатил со свой буфетчицей куда-то в сибирскую деревню, не сказав никому ни слова, и его разыскивали и семья и начальство.
– Всесоюзный розыск объявили, – уверял меня Арут, выбирая подходящие щипцы.
– Ну вот, я же чувствовала, что ему нельзя доверять, – засмеялась я, услышав эту историю.
Но тогда ни море, ни спорт, ни встречи с друзьями, ничто не могло отвлечь меня от горьких дум об отсутствии Ефима, встреча с которым отодвинулась до начала сентября, и не понятно уже было, какой она будет, эта встреча, а мир без него был для меня пустой, серый и поблекший.
В середине августа приехал дядя Яков18 за бабушкой, мы упаковали вещи, и я проводила их на поезд в Москву. Из Москвы Яков ехал в Караганду, бабушка решила проведать сестру Веру в Колпашево, а я осталась в Зойкиной семье еще дней на 10, потом мы вместе уехали в Москву. В Батуми было 30 градусов, по дороге была жуткая жара, а когда мы приехали в столицу, там оказалось 5 градусов тепла, такой был холодный август. Через день я проводила свою Зойку, вернулась с Ленинградского вокзала и тряслась от холода в общежитии. Я мало спала ночами – было ноль градусов, сыро, тоскливо, и я с большим нетерпением и тревогой ждала встречи с Ефимом, встречи, которая неизбежно должна была состояться, хотел он этого или нет – мы ведь учились в одной группе.
Я до такой степени промерзала, совершенно не могла согреться, и пришлось надеть зимнее пальто, так как осеннее мое было очень легкое, старое тбилисское пальтишко, купленное мне мамой еще в 10 классе.
Вовка Тульских зашел к нам поздороваться и посмотреть на меня:
– Про тебя легенды ходят, что ты в августе в зимнем пальто ходишь, – насмешничал он.
– Разве ж это август? – сердилась я. – Это же ноябрь. И к тому же всего один раз и надела, холодно ведь. Мы приехали из 30 градусной жары, думаешь легко переносить такую перемену? – оправдывалась я.
Мы пили чай у Галки и болтали, я рассказала им, что тяжело рассталась с Батуми навсегда, что мне было очень грустно, почти до слез, когда я смотрела из окна вагона на море