с ласковой улыбкой и предобродушным выражением лица.
Потолковали мы пять минут, и в тот же вечер я увез его во Флоренцию. Со следующего дня и началась моя трагедия.
– Джустино! – сказал я утром. – Почему ты не почистил мне ботинок?
– О, синьор! Я не умею чистить ботинок, – заявил он с искренним огорчением.
– Какой же ты слуга, если не умеешь делать такого пустяка! Сегодня же возьми урок у чистильщика сапог. А сейчас свари мне кофе.
– Синьор! Осмелюсь заявить, что я не знаю, как варить кофе.
– Смеешься ты надо мной, что ли?
– О, нет, синьор… не смеюсь… – печально пробормотал он.
– Ну, a телеграмму сдать на почту ты сумеешь? Запаковать чемодан, пришить к пальто пуговицу, побрить меня, приготовить ванну – сумеешь?
И снова прозвучало грустное:
– Нет, синьор, не сумею.
Я скрестил на груди руки.
– А что же ты умеешь, скажи на милость.
– Будьте ко мне, синьор, снисходительны… Я почти ничего не умею.
Во взоре его светилась тоска и искреннее страдание.
– Почти?! Ты говоришь «почти»… Значить, что-нибудь ты умеешь делать?
– О, синьор! Да умею – но это, к сожалению, вам не нужно.
– Да что же это такое?
– О, не расспрашивайте меня… Мне даже неловко сказать…
– Почему? А вдруг это мне понадобится…
– Нет, нет. Клянусь святым Антонием – вам это никогда не понадобится…
– Черт знает что! – подумал я, опасливо на него поглядев, – может быть, он до этого был разбойником и резал в горах проезжий народ. Тогда, действительно, он прав, – это мне никогда не понадобится…
Однако милое простодушное лицо Джустино самым наглядным образом опровергало это предположение.
Я махнул рукой – сам заварил кофе, сдал на почту корреспонденцию и вечером приготовил себе ванну.
На другой день я поехал во Фьезоле и зашел в тот самый ресторанчик, хозяин которого таким подлым образом подсунул мне «слугу».
Я уселся за стол – и снова появился кланяющийся, извивающийся хозяин.
– Эй, вы, – поманил я его пальцем. – Что это за чертова слугу вы мне подсунули, а?
Он приложил руки к сердцу.
– О, синьор! Он прекрасный человек – добрый, честный и непьющий…
– Да что мне в его честности, когда он палец о палец ударить не может. Именно – не может… Не «не хочет», a «не может». Вы говорили – я господин, и мне нужно слугу; a подсунули мне господина, у которого я играю роль слуги, потому что нет такой вещи, которую бы он мог сделать.
– Простите, синьор… Он может кое-что сделать, и очень хорошо даже… Но это вам совсем не нужно.
– Что же это такое?
– Да уж я не знаю – говорить ли? Не хочется хорошего парня конфузить.
Я ударил кулаком по столу.
– Да что вы все, черт побери, – сговорились, что ли!! Он умалчивает о своей бывшей профессии, вы тоже скрываете… Может быть, он железнодорожный вор или морской пират!!
– Сохрани