тебе тоже Фёдор Александрович говорил? – не сдержалась Ольга.
– Они идут сюда! Оля, они идут к нам.
Маша взволновалась. Её лицо, и без того румяное, залилось краской смущения, а глаза заблестели, готовые к атаке. Стыд и азарт в её кокетстве сплелись в одну петлю, которая ожидала подходящую мужскую шею. Ольга тоже изменилась в лице.
– Милые дамы, – натянуто улыбнулся граф, – мой друг, маркиз де Шале, уговорил меня вернуться, чтобы я представил его Ольге Ильиничне.
Маша потерянно посмотрела на кузину.
– Значит, вы и есть маркиз де Шале? – усмехнулась Ольга.
– А вы уже наслышаны обо мне, мадам? Надеюсь, мадемуазель Мари говорила вам про меня только хорошее, – француз заулыбался и мельком взглянул на Машу.
Радневский странно смотрел на Ольгу. Зная о весьма капризном вкусе де Шале, особенно относительно женщин, он не мог понять, что вдруг изменилось.
– Какое счастье, что я не потерял вас из виду, мадам, – добавил маркиз, глядя в глаза Ольги. – В минуте вся жизнь!
Маша и Радневский переглянулись.
Глава IV
Эх, Мишель…
Ильин шёл по пустынной набережной, считая шаги. Он считал их целое утро, боясь остановить спасительный счёт. Не было другого способа избавиться от мыслей, бившихся в его висках маленькими частыми молоточками. Тронуться умом не входило в расчёты географа, привыкшего расходовать свои способности более рационально. За последние месяцы это было первое утро, которое он видел собственными глазами. Находясь в камере, где кроме крыс не было компаньонов, Ильин не знал, когда восходит и садится солнце, одиночество и мимо текущее время мало отличали его сон от бодрствования… Но освобождение пришло нежданно, оно ничем не объяснялось, как и само заключение в тюрьму. Михаил Иванович подписал бумагу о том, что обязуется не покидать пределы столицы до специального уведомления. Некий генерал, не соизволивший представиться, посоветовал ему ни с кем не обсуждать своё задержание и пообещал похлопотать за него во избежание дальнейших неприятностей. Ничего не понимая, Ильин на всё согласился.
Весна не была одинаковой для всех. Михаил Иванович поднял лицо к облакам, размазанным по высокой лазури, и долго смотрел на них, наконец прекратив свой счёт. Потом, поднявшись на небольшой мост, стягивавший корсет Зимней канавки, он прислонился к холодным камням. Когда-то он катался здесь на лодке со Стегловым и его воспитанником, то были чудесные времена, то была его молодость. Он вдруг почувствовал себя немощным и старым, не способным защититься от обстоятельств, которые могли вдруг выхватить его из привычной жизни и швырнуть в тюремный подвал, отняв свободу, любимое дело и едва не саму надежду… Всё таяло. Рыхлый снег оседал под потеплевшими лучами, уже местами стояли грязные лужи, и только лёд на реке был всё таким же слепяще-чистым. Отстранившись от парапета, Ильин закашлялся.
Дома он долго отмывался от казематной грязи, стараясь заодно смыть с себя и неприятные ощущения, хотелось скорей забыть последнее злоключение, вернуться в привычную жизнь. Рвануть бы в Альпы…