на седле Киронаги. Дорогое оружие. Очень дорогое оружие.
Запрыгиваю на лошадь. Моя семихвостка и дробовик прицеплены к седлу.
Когда он всё успел? Неужели он в одиночку положил всех остальных разбойников? И не просто положил, а ещё обчистил их. Меня осеняет.
– А погони не будет?
– Не будет, – говорит Киронага. – Точно не будет.
– Почему ты так уверен.
– Я не ошибаюсь.
Он не ошибается.
Солнце светит мне в глаза. Я прикрываю их рукой. Тишина удивительная. Вокруг – бесконечные поля. Лёгкий ветерок. Идиллия.
– Киронага, ты заговорённый?
– Заговорённых не бывает.
Я даже не знаю, что ещё у него спросить. Мы едем молча.
Мы едем ещё четыре дня. За это время ничего не происходит. Киронага старательно объезжает деревни и даже хутора. Как ни странно, во мне нет гнева. Мне не хочется никого уничтожать. Вероятно, стычка с разбойниками дала выход моей энергии с большим запасом.
Смерть – непростая штука. Кажется, что засыпаешь – и утром просыпаешься обновлённым. Но всё равно гложет какое-то странное чувство, что так не должно быть. Что есть мизерный, крохотный шанс того, что утром не будет больше мира, не будет солнца, травы и деревьев. Что смерть будет последней.
Я не помню своего прошлого. Того, которое было до бессмертия. Почти не помню.
Иногда я всё-таки вспоминаю – урывками. Мне кажется, у меня был отец. Матери не помню совсем, а вот отца – помню. Огромного мужчину с вечно чёрными от пота и грязи руками. Он работал в кузнице. Я помню, как раздуваю горн, как бью молотом, тяжеленным, чуть ли не с себя самого весом, по раскалённому пруту.
Я помню, как дерусь со сверстником, как получаю ссадину на коленке. Как ссадина заживает – долго, чуть ли не неделю.
Я помню отца мёртвым – навсегда мёртвым. Он лежит, огромный и грязный, посреди дороги, хлещет дождь, и лошадь смотрит печально-печально, точно понимает, что произошло.
Но всё это нечёткое, расплывчатое, точно сон. Если ухватишь сон за ниточку, он восстановится. Если чуть-чуть упустишь, он расколется на фрагменты и навсегда исчезнет из памяти.
Чёткость мир обретает только в день, когда я стал бессмертным. Один подонок – я не знаю, что с ним теперь – воткнул в меня нож. Под рёбра, и оставил издыхать. Я не мог и пошевелиться. Умирал долго, чуть ли не сутки. А потом я проснулся, и моё тело было совершенно целым, руки сильными, а голова – ясной. Тогда я понял, что мир изменился. Это было очень давно.
Мы не потеряли счёт годам. Мы перестали их считать совершенно намеренно. Я действительно не знаю, сколько мне лет. Никто не знает.
– Мы приближаемся к городу, – говорит Киронага.
Впереди селение. Совсем небольшое. А за селением вдалеке виднеется что-то странное. Это высоченная башня, метров сорок в высоту. Киронага останавливается.
– Остановись и присмотрись, – говорит он.
Я смотрю во все глаза. И вижу крохотную фигурку на вершине башни.
– Это первый форпост города.