думает она, облизывая губы и посылая мне вкус спермы; потом я чувствую, как она протягивает руку и накрывает покрывалом лицо мертвого бизнесмена.
Я успеваю добраться до ванной и поднять крышку унитаза, прежде чем сблевать. Желудок ходит ходуном и пытается выбраться через пищевод. Все парни, с которыми я спала, умирали меньше чем за двадцать четыре часа – так она сказала, и теперь я знаю почему. В одном она права: как бы меня ни тошнило, эрекция никуда не делась. Вопреки всему: вопреки ужасу, вопреки тайному чувству вины, – то, что сделала Рамона, принесло мне наслаждение. А теперь я себя неизбывно чувствую виноватым перед Мо, потому что я вообще-то не искал приключений на стороне, – и грязным, потому что это было восхитительно.
Утечка от Рамоны завела меня во сне, но блюю я сейчас потому, что это был не секс: она пожирала сознание этого парня, и он умер, она от этого кончила, и мне это принесло наслаждение. Мне хочется отдраить свои мозги стальной щеткой, забиться в глубокую нору и повторить это еще раз… это все потому, надеюсь я, что мы с ней запутаны, но альтернатива хуже: есть такие вещи, которые я о себе знать не хочу, например постыдное пристрастие к извращенному демонскому сексу.
Очень надеюсь, что Мо выяснит, что это запутывание можно распутать обратно. Потому что иначе, когда мы в следующий раз окажемся в постели… лучше сейчас об этом не думать.
Я провожу беспокойную ночь, верчусь и кручусь в мокрой постели, хотя оставил ловец снов скринсейвером на планшете. К рассвету я довел себя почти до нервного срыва: и не потому, что пытался не думать о невидимых розовых слонах (подвида каннибалы), а потому, что гадал, зачем Энглтон бросает меня на Сен-Мартен. Я даже не знаю, где это.
При этом нужно еще пойти на заседание комитета. И как мне представлять свою организацию, если я даже засыпать боюсь?
Я чудом умудряюсь влезть в костюм – неудобно, но необходимо для зарубежных командировок, – а потом спуститься в ресторан на завтрак.
Кофе, мне нужен кофе! И свежий выпуск газеты «Индепендент», который прилетел из Лондона ночным рейсом. В ресторане все организовано по-немецки эффективно; персонал меня не трогает, за что я им благодарен. Без четверти девять я уже почти чувствую себя человеком. Заседание по оптимистичному плану должно начаться через пятнадцать минут, но я думаю, что половина делегатов в это время еще будет жевать завтрак. Поэтому я прихожу в холл, где раздают бесплатный Wi-Fi, чтобы посмотреть почту, и там сталкиваюсь с Францем.
– Боб? Это ты?
Я глупо моргаю.
– Франц?
– Боб!
Мы пожимаем друг другу руки, отставив в стороны свои кейсы и сместив центры тяжести, как пара взвинченных курочек, которые меряются хвостами во дворе.
Раньше я Франца в костюме не видел, да и он меня тоже. Мы с ним познакомились на обучающем семинаре полгода назад, когда он вернулся из Гааги. Он натуральный голландец – очень высокий и говорит на куда более правильном, бибисишном, английском, чем я.
– Не ждал тебя тут встретить.
– Ты, наверное, приехал на совместный комитет?
– Я