мостам, рассматривал гряды белеющих снегами горных вершин, пропасти, поросшие редкими деревьями и кустами склоны сопок. Дорога казалась ему продолжением того удивительного, что уже случилось с ним в последнее время. Такая выпала ему судьба – круто поменять жизнь, не остановиться там, где останавливаются другие. И теперь он мчится в машине по этой дороге, а его сверстники коптят потолки редакционных буфетов. Он же докопается до сути, поймет, как и почему все происходило, и расскажет, о чем другие не смогут. А пока он едет в Магадан, потому что редактор поручил написать статью о заводе Цветаева.
«Отлично, – сказал Пугачев, узнав о задании, – поедем вместе. С Цветаевым я тебя сведу. А ты в своей статейке мыслишку подпустишь, что неплохо бы нашему комбинату на его заводе технику ремонтировать. Здесь дорога круглый год, а в Якутск по зимникам бульдозеры не больно натаскаешь».
Перелыгин держал на коленях карту с красной ломаной линией, упирающейся в берег моря. Проезжая город или поселок, с детским любопытством рассматривал ее, словно удивляясь оживающей на глазах реальности. Красная линия повторяла маршруты геологов, пройденные в тридцатые годы. Часто к трассе с разных сторон серыми змейками, как притоки к главной реке, из-за сопок стекались дороги от приисков, карьеров, рудников, скрытых в речных долинах. И там прошли геологи, метя огромную территорию золотыми метками. Воображение рисовало Перелыгину время, когда дороги еще не было, а была нехоженая тайга, сопки, мари, долины, по которым текли полные рыбы реки и речушки с чистой ледяной водой. Представлять это было нетрудно – жизнь словно тонкими кровеносными сосудами просочилась в грозную природу, которая с удивлением наблюдала за проделками людей.
Цветаев оказался крепким мужиком, очень подвижным, даже порывистым, с пронзительным тяжелым взглядом небольших серых глаз на крупном улыбчивом лице. Перелыгину показалось, свою улыбку Цветаев может включить или выключить в любой момент, и когда, выключение происходило, лицо его каменело, приобретая угрожающий вид. По северному обычаю он имел прозвище – «Трактор».
Цветаев тут же приставил к Перелыгину человека, который два дня таскал его по заводу, рассказывал, показывал, возил по городу и даже на прииск. На третий день подключился уже сам Цветаев, а после обеда, вместе с Пугачевым, они отправились в баню, где разговор о проблемах ремонта тяжелой землеройной техники продолжился далеко за полночь.
– Смотри, не забудь прислать статью, – сказал Цветаев на прощание. – А ты проследи, – пожимая руку, попросил он Пугачева, – творческая интеллигенция, знаешь ли, барышня забывчивая.
– Этот, как в анекдоте, – усмехнулся Пугачев, – если обещал, значит, сделает. Иначе не потащил бы.
– Я для острастки. – Цветаев включил улыбку, направив ее на Перелыгина. – Дорога у нас одна, а для блудливого кобеля тыща верст не крюк, короче, окажешься на Колыме, заходи, буду рад.
Газету Перелыгин выслал. Правда,