ими рот. – Быстрей вырастут. И будут добрые красноармейцы.
– По-вашему, выходит, что война на несколько лет?
– Если хорошо поглядеть – на года два, а то и три.
Бесфамильнов громко рассмеялся. И сквозь колючий смех сообщил:
– Да Красная армия уже наступает! Когда я в райкоме был – товарищ секретарь об этом объявил. Я сам слышал – фашистам завтра конец!
«Ой, как немец напугал всех в райкоме, если каждая тёлка – враг народа… Если какой человек губит после себя всё – значит, возвращаться не собирается», – подумал Мещеряк и, сплюнув жвачку, спросил:
– А тебе коров и коней не жалко?
– Нет.
– И откуда ты такой? Ещё молодой хлопец, а уже злой?.. На войне нельзя быть злым. Ни на своих, ни на чужих…
– На фашистов нельзя быть злым? Они вероломно…
– …потому что злых первыми убивают. И если…
– А откуда фашисту знать – злой я на него или нет?..
–…не немец в башке дырку сделает, так свой в спину стрельнёт. – Сержант глянул мельком на Бесфамильнова и, перехватив холодный настороженный взгляд, даже вздрогнул: – «Человек если злой, – промелькнула отчаянная мысль, – так он злой ко всем. Или то красный, или то белый, или, как немец – серый». – Снова сплюнул жвачку, и, бросив несколько красных ягод в рот, сказал, поглаживая большой мясистой ладонью себя по густой щетине: – Жалко, у тебя нету зеркала. Не люблю я, когда жнивье на морде. А особенно белое. – И вдруг засмеялся весело. – А некоторым девкам даже нравится… От, если б надыбать сейчас в степу хоть какой церабкоп4…
– А кто такой церабкоп?
– Центральный рабоче-крестьянский кооператив. У вас в Москве таких нету? Ну… – Мещеряк задумался на мгновение. – Вроде, как магазин, по-теперешнему. У меня тридцатка завалялась. Знакомая на мыло дала, чтоб я у старшины ротного купил. Так война помешала… Вот с чужими грошами иду… Я б себе зеркало сейчас взял и «беломору»… А тебе… адикалону.
Ефрейтор выплюнул жвачку, уселся на траву, взялся за портянку.
– Вы куда? – настороженно спросил Бесфамильнов.
– До ветру. Я на твоём первом сухаре уже сижу… И, значит, назначаю тебя в караул. Около этого куста у нас с тобой будет пост номер один.
– Вы что!?
Мещеряк недоуменно взглянул на бойца.
– Пост номер один только у Мавзолея. И каждый час там меняются часовые, – объяснил парень. Глаза его вспыхнули и с недоумённой обидой смотрели на сержанта, а руки нервно вздрагивали. И не найдя понимания своим чувствам, боец трепетно пояснил. – Нас каждый год водили смотреть.
– А в этом твоём специальном десанте, пост номер один был? – огрызнулся сержант.
– Кажется… был, – неуверенно ответил Бесфамильнов. – Где-то в штабе.
– Лучше, чтоб тот пост на кухне располагался. Поближе до повара.
– Как вы можете? Какого ещё повара? Это же Мавзолей!
Мещеряк поднял голову и увидел, что огонь в глазах парня остыл, руки безвольно опустились, а бледное