синим туманом помазанные. Батько её дёгтем торговал, а мы в его дворе коней батарейных держали. Я до неё из разных боков прилаживался. Даже серёжки обещал купить. А она мимо меня, да мимо меня. Точно меня совсем и нету. А командир мой над ней с первой атаки верх взял. Сапоги надраит хозяйским дёгтем, портупею вымажет канихволем, чтоб скрипела, как струна на скрипке, кресты нацепит… А они один об другой цокались, как колокольцы свадебные… Обязательно сверху себя адикалоном зальёт… Другой брандмейстер на пожаре воды меньше тратит… И до Цыльки в магазин…
Мещеряк загадочно замолчал. Выплюнул огрызок травинки, сорвав новую, отправил в рот. Смотрел в небо, словно пытался разглядеть за его белёсой пустотой давно потерянную любовь…
– Она с ним и сбежала, когда отступали… Будь у меня адикалон – пошла бы за меня…
– А разве в Красной армии кресты имеются? – озадаченно поинтересовался Бесфамильнов.
– Кресты? – переспросил задумчиво сержант. И, испугавшись, перевернулся на живот. – То я по привычке. Командир наш любил всякие цацки на грудях носить. Они звенели, что церковные звоны на пасху. Он всякие значки называл крестами. «Георгиев надену, – говорил всегда, – и к Цыльке в пазуху руки греть!»
Он посмотрел на Бесфамильнова, смеясь, но смех вышел неуклюжим.
– А кто у вас командиром был? – спросил парень.
– Я теперь и не помню.
– Не помните командиров Красной армии? – возмущённо удивился Бесфамильнов.
– Какой-то Примаков… А потом – Фрунза.
Мещеряк встал и снова взялся поправлять гимнастёрку, но вовремя остановился.
«Тьху на твои сухари! – подумал он, косясь на красноармейца. Тот сидел на коленях у пулемёта и о чём-то сосредоточенно думал, глядя в землю. Губы его дергались нервно. – Из-за пустой утробы я тебе, цуцику, обязан про свою жизнь рассказывать… А до своих придём – ты к моим словам столько своих приляпаешь, что и пара волов не оторвут. Тогда и доказывай, кто крепче шкуру спускал из спины – Деникин в Житомире или Фрунза в Крыму…»
– В Житомире, – отрешённо произнёс Бесфамильнов, точно боролся с собственной неуверенностью. Он оставил пулемёт и весело глянул на сержанта. Но эта весёлость больно уколола Мещеряка.
– А у вас в детдоме девчата были? Или одни хлопцы?
– Зачем нам девки?
«То-то ты такой кусючий, как собака, что ни одной
девки ещё не щупал», – подумал сержант и, принялся снова рвать ягоды. Набивая ими рот, осторожно спросил, глотая звуки:
– А вас всем детдомом отдали в энкэвэдэ?
Парень застыл в некотором замешательстве, уронив растерянный взгляд в песок. И после долгого молчания спросил:
– Почему, именно, в энкавэдэ?
– Так простому пехотинцу или артиллеристу не доверят особое задание… До немца в тыл только сильно провереных засылают… чтоб не остались…
– Кого в пехоту… В артиллерию. И только меня директор специально в райком водил.