современную лексику и совершенствуя навыки чтения и письма. Постепенно она освоила и русский, а в последнее время начала усиленно изучать английский и вскоре, думаю, мне придется переводить на этот язык ее ноутбук.
Со мной она говорит по-полянски, а с мамой по-русски. Сам язык дался ей легко, удивительно легко, несмотря на то, что за века он ушел очень далеко от ее древнеславянского, впитав множество иностранных слов, многие из которых уже с трудом узнаются. Но моя Аня легко преодолела эти многовековые изменения. Даже звук «Ф», которого не было в славянской речи, дался ей без особого труда и вскоре она перестала говорить «хвотограхвия». И все же произношение у нее хромает.
– Ханеле – изрекает иногда мама – Ты теперь так чисто говоришь по-русски, просто душа радуется. Но откуда, скажи на милость, у тебя этот местечковый акцент?
На это мы с Аней только привычно переглядываемся и улыбаемся друг другу. Действительно, древнерусское произношение, кроме всего прочего, еще и грешит мягкими шипящими, что делает его похожим на то, как говорили в Бердичеве, Касриловке и Жмеринке сто лет назад. Это-то произношение и помогло Ане получить престижную работу. Вообще-то наша семья вовсе не нуждалась. Благодаря Эйтану меня восстановили на работе и даже предложили возглавить группу, от чего я отказался к великому облегчению начальства. Не знаю чего им там Эйтан наговорил, но теперь начальник отдела время от времени опасливо на меня поглядывает и старается не трогать. Я, в свою очередь, не злоупотребляю этим и вкалываю на полную, оставив Анюту на хозяйстве.
Каково же было мое удивление, когда она сообщила, что ей предложили работу на кафедре славистики в Бар-Иланском университете? Оказывается, там нашелся один отчаянный профессор, который согласился подписать разноцветные эйтановы бумажки, те самые, которые я в свое время подмахнул не глядя. После этого профессорского подвига, ему осторожно сообщили некоторые подробности анютиной биографии. Тот, разумеется, не поверил и лишь вежливо посмеялся неудачной шутке. Тогда ему представили мою Анюту и попросили ее сказать пару слов на родном языке. А она, оказывается, не нашла лучшей темы, чем пересказ моих сомнительные подвигов в Заворичах, да еще и в поэтичной форме. Не знаю, как это называется, точнее – называлось, может напевом, а может и еще как, но на него это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Как выяснилось, профессор действительно был большим специалистом. При первых же звуках анютиной речи вежливая усмешка сползла с его лица, лицо это начало вытягиваться и продолжало вытягиваться на протяжении всего рассказа. Смысла этой истории он, к счастью, так и не понял, потому что внимал звучанию полянского языка, как неземной музыке.
В общем, кончилось все это приглашением Ани на кафедру в качестве ассистентки этого самого профессора. Будучи строго подписан, профессор не мог ссылаться на факты, так что пришлось ему срочно изобретать