комната, теперь мамин кабинет. На столе, где она много лет делала уроки, стоит компьютер. На полке, где сидел розовый заяц, стоят словари. Каждый раз приходя сюда, Ксения чувствует горечь – и не то чтобы ей хотелось оставить все как было. Может быть, Ксении хочется, чтобы квартира, где прошло детство, помнила о ней чуть подольше. Ксении кажется: ее вещи пропали так легко, потому что сама она была только случайностью в жизни мамы, той, кого так просто забыть. Она никогда не сознается в этих подозрениях даже себе: конечно, ведь она знает, как мама любит ее, не зря же мама все детство говорила о своей любви, именно о любви к ней, Ксении. О любви к Леве не было сказано ни слова, она как бы сама собой подразумевалась, не была темой для обсуждения. Почти все, что касалось Левы, подразумевалось само собой – но с раннего детства Ксения помнит мамин голос, рассказывающий о том, как много мама делала для нее, для Ксении: отказалась от поездки в Лондон, когда Ксении было полгода, ночей не спала, когда Ксения болела, столько лет не разводилась с папой, терпела его пьяных друзей, недельные командировки на объекты, возвращения домой за полночь, когда надо было сдавать очередную компьютерную программу, все ради того, чтобы у дочери был отец, какой-никакой, хотя это даже и отцом назвать сложно. Ты дочь-то сколько раз в неделю видишь? доносилось из соседней комнаты, совсем уже ничего знать не хочешь, кроме свой работы, хоть бы денег зарабатывал нормально! если бы не Ксенька, давно бы развелась с тобой. Накрыв голову, старалась ничего не слышать, но подушка – плохая защита от всепроникающего маминого голоса, громкого, резкого, такого любимого. Ксения лежала, закрыв глаза, заткнув уши, запеленав себя в одеяло, стараясь не слышать этих слов, этих криков – и так же лежала другими ночами, когда папа был в командировке, а к маме приходили гости, пили вино на кухне, смеялись в коридоре. Мама заходила поцеловать на ночь, красивая, в туфлях на каблуках, пахнущая духами и вином, и Ксения засыпала, окруженная этими запахами и тихим смехом, доносившимся из-за полуприкрытой двери. Потом просыпалась ночью, накрывала голову подушкой, старалась не слышать тяжелых маминых вздохов, вдруг раздававшихся в тишине, вздохов, переходивших в глубокий, пугающий крик. Однажды она спросила Леву, почему мама кричит по ночам, а Лева только усмехнулся, сказал «маленькая еще такие вопросы задавать», и Ксения покраснела, потому что во французской книжке про вздохи и крики ничего не было, а Лева легонько хлопнул ее по попе и повел играть в Сару Коннор и Терминатора.
Это была их любимая игра. Сначала Ксения должна была качать пресс на детском спорткомплексе, а потом Лева появлялся из прихожей, с игрушечным помповым ружьем в руках, крича I’ll be back! и Ксения с криком «Это он, это он, я знала, он придет!» бросалась бежать, а Лева преследовал ее по всей квартире. Юбка на детских коленках трепетала от страха, Ксения бежала, бежала, до тех пор, пока Лева не зажимал в угол, не стискивал в кулаке оба