бесконечно приходя в отчаяние и переписывая все от начала до конца. Наверное, она не помнит Гарриет, которая училась несколькими курсами младше, но Гарриет помнит ее отлично – она вечно врывалась в студенческую гостиную, щебеча о средневековых Судах любви[29]. Господи! Вон та ужасная женщина – Мюриэл Кэмпшотт, и она направляется прямо к Гарриет с явным намерением возобновить знакомство. Кэмпшотт всегда глупо улыбалась. Она и сейчас глупо улыбается. И одета во что-то ужасающе зеленое. Сейчас скажет: “Как вы придумываете свои сюжеты?” Именно это она и сказала, черт ее побери. А тут еще подошла Вера Моллисон. Она спросила:
– Вы сейчас что-нибудь пишете?
– Да, конечно, – ответила Гарриет. – А вы все еще преподаете?
– Да, все там же, – ответила мисс Молиссон. – Боюсь, мои достижения очень малы в сравнении с вашими.
Поскольку в ответ на это можно было только отмахнуться со скромным смешком, Гарриет так и сделала. В толпе началось движение, все стали стягиваться к Новому двору и выстраиваться вдоль бордюра позади цветочных клумб: здесь должна была состояться торжественная церемония открытия новых часов. Официальный голос просил гостей освободить проход для процессии. Гарриет использовала это как предлог, чтобы отвязаться от Веры Моллисон и пристроиться позади группы женщин, чьи лица были ей незнакомы. На другой стороне двора она видела Мэри Этвуд и других однокурсниц. Они махали ей. Она помахала в ответ. Нет, она не пойдет к ним через газон. Она останется здесь, незаметная песчинка в праздничной толпе.
Часы, словно предчувствуя скорое появление на публике, мелодично зазвонили из-под своей драпировки и пробили три. Шаги зашуршали по гравию. В арке появилась процессия – “змейка” из немолодых людей, идущих парами. Они были одеты с неуместной пышностью, оставшейся от былой, более возвышенной эпохи, и шагали с тем небрежным достоинством, которое так характерно для университетских церемоний в Англии. Они пересекли двор, выстроились на бордюре перед часами, доны-мужчины сняли свои тюдоровские береты и академические шапочки в знак уважения к вице-канцлеру, лица женщин-донов приняли выражение молитвенной серьезности. Вице-канцлер начал свою речь тонким, негромким голосом. Он сказал несколько слов об истории колледжа, галантно упомянул достижения, которые нельзя приписать лишь течению времени, отпустил сухую замысловатую шуточку об относительности и снабдил ее латинской цитатой, отметил щедрость жертвователя и незабываемые заслуги покойного члена совета, в чью память установлены часы. Он объявил, что счастлив снять покров с этих прекрасных часов, которые так удачно дополнят красоту двора – двора, добавил он, который хоть и построен совсем недавно, занимает тем не менее достойное место среди древних благородных зданий, что составляют гордость нашего университета. Именем канцлера и Оксфордского университета… Его рука потянулась к шнуру, на лице декана отразилось волнение, разрешившееся широкой улыбкой, когда драпировка упала без каких-либо досадных накладок и катастроф, несколько