конечно, я хотела, чтобы он рассказал мне о своих увлекательных расследованиях, но он такой скромный, из него слова не вытянешь… Скажите, мисс Вэйн, он носит это милое стеклышко в глазу, потому что плохо видит, или это старая английская традиция?
– У меня никогда не хватало нахальства спросить, – ответила Гарриет.
– Ах эта ваша британская сдержанность! – воскликнула мисс Шустер-Слэтт.
И тут же вступила Мэри Стоукс:
– О, Гарриет, расскажи нам о лорде Питере! Он, должно быть, очарователен, если хоть немного похож на свои фотографии! Ты ведь его хорошо знаешь?
– Я работала с ним над одним делом.
– Это, наверное, было восхитительно. Расскажи, какой он.
– Учитывая, что он вытащил меня из тюрьмы, – сказала Гарриет с сердитым отчаянием, – и, возможно, спас от виселицы, я, разумеется, нахожу его приятным во всех отношениях.
– О! – вспыхнула Мэри Стоукс, отшатываясь от яростного взгляда Гарриет, будто от удара. – Прости, я не думала…
– Ну вот, – перебила мисс Шустер-Слэтт, – боюсь, я была страшно бестактна. Мама всегда мне говорила: “Сэди, ты такая бестактная! В жизни не видела такой бестактной девочки”. Но я увлекающаяся натура, меня заносит. Не успеваю остановиться и подумать. И в работе то же самое. Не считаюсь ни со своими чувствами, ни с чужими. Просто иду и спрашиваю – и обычно получаю ответ.
После чего мисс Шустер-Слэтт, с бóльшим тактом, чем можно было бы ожидать, триумфально увела беседу в сторону собственной работы, которая оказалась каким-то образом связана со стерилизацией неприспособленных и поощрением браков между представителями интеллигенции.
Гарриет тем временем огорченно спрашивала себя, какой бес в нее вселился – зачем было демонстрировать все худшие свои черты при одном упоминании имени Уимзи? Он не сделал ей ничего дурного, только лишь спас от постыдной смерти и предложил непоколебимую личную преданность, не требуя и не ожидая благодарности ни за одно, ни за другое. Не очень-то красиво, что в ответ она только и способна, что огрызаться. Все дело в том, думала Гарриет, что у меня комплекс неполноценности, и, к сожалению, то, что я это осознаю, ничуть не помогает. Он мог бы так понравиться мне, если бы мы встретились на равных…
Ректор постучала по столу. В трапезной воцарилась благословенная тишина. Мисс Шоу встала, чтобы произнести тост во славу университета.
Она говорила проникновенно, разворачивая великий свиток истории, превознося гуманитарные науки, возвещая Pax Academica[43] миру, охваченному смутой. “Оксфорд не раз называли родиной проигранных битв: если любовь к знанию ради знания – битва, проигранная в остальном мире, то пусть хотя бы здесь эта любовь найдет себе верный приют”.
Это великолепно, но это не война[44], подумала Гарриет. И вдруг, позволив воображению то вплетаться в слова оратора, то уходить в сторону, она увидела это именно как священную войну, и сразу же все разнородное, абсурдное в своей пестроте собрание