иди доложи.
– Фриц-то не из здоровых, – оглядывая немца, сказал тот. – Такого невелико дело взять.
Сашка озлился, хотел было съязвить насчет мурла, которое наел тот на тыловых харчах, да раздумал.
– Иди доложи. – Уж очень надеялся Сашка, что пошлет его комбат в бригаду немца вести, потому и настаивал.
– Уж так и быть, – снизошел связной и стал спускаться в блиндаж.
Немец что-то забеспокоился, вытащил свои сигареты, быстро прикурил, жадно затянулся несколько раз. Дал сигарету и Сашке.
– Ты не робей, – решил подбодрить немца Сашка. – Комбат у нас мировой мужик. В последнее наступление сам ходил. Красиво шел. Понял?
Немец, разумеется, не понял, но одернул мундир, подтянул пояс, поправил пилотку, а лицо его, несмотря на суетливость движений, наоборот, как-то поспокойнело, отвердилось, хоть и побледнело. Губы упрямо сжались, на лбу складка наметилась.
– Проходите, – не поднимаясь, а снизу пригласил связной.
В блиндаже было совсем темно, только керосиновая лампа с разбитым стеклом тускло мерцала в углу стола. После света Сашка не сразу и разглядел комбата, сидевшего в глубине в наброшенной на плечи шинели. И, разглядев, не узнал. Всегда чисто выбритый, подтянутый, в белом подворотничке, сейчас комбат имел вид другой – обросший, со спутанными волосами, лезшими ему на лоб, в расстегнутой гимнастерке, согнутый, с отвисшей нижней губой и черными кругами около глаз, необычный и страшноватый.
– Докладывайте, – приказал он негромко, взглянув на Сашку и немца мертвыми, пустыми глазами.
Сашка вытянулся, набрал воздуху, но что-то мешало ему… Он откашлялся, скользнул взглядом по столу, а там – разбросанные окурки, куски черного хлеба, бутылка водки, кружка, банка консервов початая, раскрытая планшетка с картой, и понял, что вот этот беспорядок на столе и вид самого комбата мешают ему начать.
– Я слушаю. – Комбат отпил из кружки.
Сашка вдохнул еще раз и громко начал с того, как обрушили на них немцы утром огонь невиданной силы, как…
– Тише, – перебил капитан, поморщившись.
Это сбило Сашку, и он скомкал все остальное – как навалилась неожиданно немецкая разведка, как пришлось, опасаясь окружения, отойти за овсянниковский овраг…
Тут комбат позвал к столу и велел показать на карте, откуда пришла разведка. Сашка показал и, закончив доклад, передал рапорт ротного.
Комбат прочитал записку, вскинулся вдруг, поднялся резко во весь рост, стукнувшись головой о потолок, выругался и, ударив кулаком по столу, закричал:
– Разини! Своего проморгали! А вы тут заливаете – выбили, отбили, в плен взяли… А своего упустили! Судить буду ротного! Судить! – Он опустился на стул, хлебнул еще из кружки, сминая "беломорину", сломал ее, взял другую, закурил и уставился на немца.
Тот вытянулся по-солдатски и вначале глядел на комбата прямо, но потом, не выдержав упорного, тяжелого капитанова взгляда, вздрогнул, потупился и отвел глаза.
Капитан тем временем поднялся, вышел из-за стола и медленно надвигался на немца. Сашка глянул на комбата,