священных храмов, если хочешь. В нем нет каменных стен, красивых окон и сводов, но…
Она неловко замолчала, и Вивьен приблизился к ней. Нежно дотронувшись до ее щеки, он поцеловал ее и произнес – тихо и осторожно, будто боясь спугнуть добрых духов, которые наверняка обитали здесь, согласно ее верованиям:
– Он прекрасен.
На небе уже сгустилась ночь, и звезды стали еще ярче.
Все еще часто дыша, Элиза перевернулась набок и положила руку на грудь Вивьена, опустив голову ему на плечо. Он приобнял ее, с улыбкой посмотрев ей в глаза.
– Не замерзнешь? – заботливо спросил он. Взгляд его скользнул по поляне, где повсюду была разбросана их одежда. Лишь его сутана – достаточно длинная и широкая без пояса, чтобы на ней поместиться – лежала прямо под ними.
– Издеваешься? – приподняла бровь Элиза. – Я не помню, когда в последний раз мне было так жарко. – Она многозначительно улыбнулась.
– Не преувеличивай, – хмыкнул Вивьен. – Я приходил не настолько давно, чтобы ты успела все позабыть.
Элиза хихикнула и с деланным возмущением ткнула его локтем в бок, вызвав у него легкий смешок. Обняв ее чуть крепче, он поцеловал ее в волосы, второй рукой убрав растрепавшуюся золотистую прядь с ее лица. Элиза нежно прильнула к нему. Сейчас повадками она чем-то походила на гордую, но ласковую кошку.
– О чем ты сейчас думаешь? – вдруг спросила она.
Вивьен улыбнулся этому вопросу.
– Очень о многом сразу. Но когда ты спросила, я посмотрел на звезды и подумал об учении Пифагора и о том, что он полагал, будто центром мира является огонь, а вокруг него движутся небесные тела в неизменно гармоничном порядке, который он определял числами.
Элиза перевела на него удивленный взгляд.
– Пифагор? – переспросила она.
– Не слышала о нем? – улыбнулся Вивьен. Элиза покачала головой. – Это греческий философ родом с острова Самос. Он жил за несколько столетий до рождения Иисуса Христа и слыл великим мудрецом, основавшим собственную школу. У него имелось свое воззрение на любые явления, творящиеся в мире. В них всех он искал гармонию. – Вивьен понимающе хмыкнул. – Прямо как ты.
Элиза оценила этот комплимент по достоинству и расплылась в довольной улыбке.
– И как он ее искал? Какой видел эту гармонию?
– Несколько отличной от твоей, – ответил Вивьен. – Пифагор верил, что как единство, так и разнообразие всех вещей в мире описывают простые числа. Он говорил, что они являются ключом ко всему. Числами же он описывал воду, огонь, воздух. Даже музыку считал гармонией простых чисел.
Некоторое время Элиза молчала, завороженно глядя на него.
– А Пифагор тоже считается, – она помедлила, – еретиком?
Вивьен рассмеялся.
– Что касается него лично, то он мертв слишком давно, чтобы сейчас об этом судить. В то время, когда он жил, еще не существовало понятия ереси. По крайней мере, в том виде, в котором оно существует теперь.