больше удовольствия, чем ласки опытнейших куртизанок, но страстные соития с ней забирают жизненные силы. Поначалу оставляя сладкую истому в членах. После – вовсе истощая человека до смерти…
А ведь точно! А ведь, в самом деле! Всеволод вспомнил овладевшую им сладостную… невероятно-сладостную истому, блаженное опустошение, вялую и сонную слабость, чем-то похожую на смерть. Так оно все и было. Тогда, после их совместной с Эржебетт ночи, проведенной вместе в монашеской келье. И сама Эржебетт была… Довольной и сытой кошкой она тогда ему показалась. Довольной и СЫТОЙ. Насытившейся если не сполна, то – изрядно.
– Чтобы испить свою жертву на любовном ложе целиком, до конца, лидерке требуется не одна ночь, – продолжал тевтонский магистр. – И чем больше пожираемая ею сила – тем больше нужно ночей. Днем, правда, ее чары не страшны человеку. Днем даже лидерка не способна забирать чужую силу и жизнь. Волшба темной твари рассеивается под солнцем так же быстро, как испаряется кровь мертвых нахтцереров. Но уже после первой ночи, проведенной с ней, в сердце человека остается саднящая заноза. Или… – Бернгард опять скривился. – Или, скорее уж, не в сердце. А кое-где пониже. Осознанные и – еще в большей степени – неосознанные воспоминания о пережитом наслаждении снова и снова влекут несчастную жертву на губительное ложе страсти. Этому трудно, почти невозможно противиться. К тому же не следует забывать, что Эржебетт – тварь особого рода. Вместе с лидеркой и вервольфом в ней уживается еще и ведьмина дочь – пусть не прошедшая полноценное посвящение, но, наверняка, успевшая по верхам нахвататься от матери нехитрых приемчиков примитивной женской магии. Даже самые простенькие из них эффективно воздействуют на мужа-воина, неискушенного в любовных играх и изощренном флирте. Так что Эржебетт нетрудно было поддерживать твой интерес к своей персоне не только ночью, но и при свете дня.
Магистр говорил. Всеволод слушал. Эржебетт молчала. Они были заперты втроем в мрачном подземном склепе. И склеп этот сейчас был их маленьким тесным мирком, в котором решалось что-то важное, что-то судьбоносное для всего остального людского обиталища – того, который остался снаружи, за толстой каменной кладкой и еще более толстым слоем земли.
Магистр говорил…
– Рано или поздно, лидерка вытянула бы из тебя всю силу Изначальных и всю жизненную силу, обратив твою кровь в никчемную подкрашенную водицу, а тебя самого – в остывший труп. Уж не знаю, на сколько бы ночей тебя хватило, но к счастью, в этом замке ночь – пора войны, а не любви.
– К счастью?! – у Всеволода нервно дернулись уголки рта.
– Именно так, – строго сказал Бернгард. – К счастью для тебя – в первую очередь. Я, как мог, заботился о том, чтобы от заката до рассвета вы с Эржебетт не оставались наедине ни на минуту. Чтобы у тебя не возникало мысли о любовных утехах ни до штурма, ни после. Ну, а уж во время ночных битв тебе самому было не до того. Однако Эржебетт чуяла твою силу. И жаждала ее. И сдаваться не собиралась. Она лишь дожидалась удобного момента. И вполне могла дождаться.
– А