спрашивала она после каждого взрыва хохота. – Правда смешно?
И он отвечал:
– Обхохочешься…
Они виделись чуть ли не каждый день, но ночевать она не оставалась. Строгий устав ее большого семейства, скорее все-таки восточного, соблюдался всеми детьми. Особенно приглядывал за порядком старший брат.
– Я рассказала про тебя Аврааму, – сказала она как-то. – Он был бы рад познакомиться с тобой…
«Вот, хочет все испортить, – подумал Митя с досадой, – видали мы этих старших братьев-сватов», – а вслух проговорил:
– Как-нибудь, при случае…
– Митья? А что бы ты делал, если б я исчезла? Он обнял ее, улыбнулся:
– Стал бы тебя звать.
– Как? – удивилась она.
– А вот так. – И он несколько раз ударил ладонью по тамбурину…
Помнится, тогда она пропала на неделю, и он не искал ее. Знал, что придет сама. И она пришла, как ни в чем не бывало, со своей клоунской гримаской в уголках растянутого рта. Сказала, что уезжала в Мадрид с Моти Глюком помогать ему монтировать выставку в Музее современного искусства.
Митя почувствовал злое тянущее чувство в груди. «Неужели ревную?» – подумал, мысленно усмехнувшись. Но она в тот вечер особенно безумствовала, колотила по тамбурину, хохотала, хохотала… Смотрела на него серо-золотыми стрекозьими глазами:
– Митья, для тебя исполняет Мастер-тарабу-ка! – И щекотно выстукивала на его спине сложнейшие ритмы. – Смешно? Правда смешно?
– Обхохочешься…
Месяца через три чудом, – а вернее, немыслимыми усилиями и челночной дипломатией двух его покровителей, – он заполучил годовой грант от Союза художников на поездку во Флоренцию.
Это было захлестнувшим его счастьем: Италия, музеи, картины великих мастеров и возможность писать, не задумываясь о куске хлеба… Последние недели перед отъездом он был так возбужден, так озабочен приготовлениями в дорогу, так боялся всего, что могло бы помешать сбывающейся мечте… С Мастер-тарабукой они почти не виделись… Встретились только перед самым отъездом, мельком. Он был рассеян, весел, небрежен… Хоть убей, даже не помнил – как расставались.
И уехал.
Италия смыла с него всю прошлую жизнь, все любови и дружбы, поглотила, провернула его, словно в мясорубке. Год пролетел – не ухватишься, но ему удалось зацепиться в одной дизайнерской фирме и остаться в одном из городков под Флоренцией еще на год… За это время у него было три связи – две пустяшные, одна задевшая настолько, что несколько раз всерьез задумывался: не жениться ли? Однако Бог миловал, и два года спустя после отъезда он вернулся в Яффо…
Не сразу вспомнил о Mастер-тарабуке и не сразу стал ее искать. Просто поначалу чего-то недоставало в морском воздухе этой местности – крикам чаек в порту не вторили гулкие удары тамбурина. Однажды, сидя в компании художников в портовом ресторанчике (здешние арабы подавали к жареной форели какой-то особенный,