круглые, навыкате глаза.
– Рискуете проглотить часы вместе с браслетом, – я откровенно насмехался над ним и не скрывал этого.
– Это не простые часы, – самодовольно проговорил он. – «Ориент» – «Королевский ныряльщик». Тридцать фунтов стерлингов, а у нас в комиссионке – четыреста рэ. Идут в любой жидкости – в вине, спирте, керосине – я пробовал. Так что и желудочный сок им нипочем. Да что там сок! – Золотов довольно захохотал. – Я их раз в чайнике прокипятил, на спор. Стольник выиграл. А им хоть бы что.
Он врал. Кипячения не перенесет даже «Королевский ныряльщик». Нагрев нарушит герметичность корпуса, испарит смазку, накипь парализует механизм, и часы можно сдавать в утильсырье. Неужели он сам этого не понимает?
– Валера у нас хват, – одобрительно проговорил Эдик, и его голос показался мне знакомым. – С ним лучше не спорить. Себе дороже обойдется.
Довольный Золотов продолжал рассуждать о преимуществах своего «ориента» перед «риконом» или «сейкой».
– По-моему, вы ошиблись в выборе специальности, – сказал я как можно насмешливее. – Наверное, мечтали стать часовщиком?
– Нет, – Золотов хохотнул и снова залил часы шампанским. – Знаете, кем бы я хотел быть? Купцом. Фамилия у меня подходящая. Купец первой гильдии Золотов! Звучит? Склады, лабазы, мануфактура. Баржи с зерном по рекам ходят. Заводишко небольшой, коптильня, винокурня. – Он мечтательно закатил глаза. – Отпустил бы бороду лопаткой, пароходик бы завел, на корме крупно: «Валерий Золотов и К°». На пароходике, как водится, банька, бильярдная, цыгане… Галку бы с собой возил. Только фамилию бы ей заменил, надо что-нибудь звучное – Глэн Маркизова, танцы на столе! Ножки у нее классные, да и фигурка – все в порядке… – Золотов победоносно посмотрел на Эдика и, чуть скривившись, выразительно перевел взгляд на Таню. – …Так что была бы вне конкуренции. Полный сбор обеспечен!
Он опять залпом выхлестал бокал и утерся тыльной стороной руки, а руку вытер о скатерть. Потом придвинул розетку с зернистой икрой и, намазав толстый бутерброд, смачно откусил.
– Вы любите икру? – обратился ко мне, бодро двигая челюстями. И не дожидаясь ответа, продолжил: – А я терпеть ее не могу. – Он развел руками. – Но ем. И знаете почему?
– Нетрудно догадаться. Это же по-купечески – икру есть. И шикарно: она дорогая, значит, престижу способствует.
– Ну нет! – Золотов опять хохотнул. – Вы уж совсем меня примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть… Каждая икринка – осетр! Сколько я съел за вечер икринок! Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров. Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами. Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких… Царь-рыба! А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько бы они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царь-рыб? Вот здесь! – похлопал