М’Кола носил старый мундир американской армии цвета хаки с полным комплектом пуговиц, который изначально предназначался Друпи, но тот как раз тогда отсутствовал. Старик дважды привозил мундир Друпи, пока М’Кола не сказал решительно: «А отдай-ка его мне».
Старик отдал, и с тех пор М’Кола всегда его носил. Этот мундир, шорты, ворсистая шерстяная шапочка и вязаный армейский свитер (носившийся, пока стирался китель) – вот и вся одежда старого охотника. Потом я отдал ему куртку, в которой охотился на птиц. Из старых автомобильных шин он вырезал себе сандалии. У него были красивые, стройные ноги с точеными лодыжками, как у Бейба Рута[18], и, помнится, я был поражен, когда увидел под кителем дряблое, старческое тело. Как на фотографиях Джеффриса и Шарки[19] спустя тридцать лет после их знаменитых боев – уродливые старческие бицепсы и впалая грудь.
– Сколько лет М’Коле? – спросил я у Старика.
– Должно быть, шестой десяток пошел, – ответил Старик. – У него в туземной резервации семья и взрослые дети.
– А какие у него дети?
– Ни на что не годятся. Лодыри. Отец не может с ними совладать. Мы пробовали одного взять в носильщики, но ничего из этого не вышло.
Друпи не вызывал зависти у М’Колы. Он понимал, что тот как охотник его превосходит, быстрее находит след и вообще все делает в лучшем виде. Он восхищался Друпи не меньше, чем мы, гордился, что носит его китель, помнил, что прежде, чем стать ружьеносцем, был носильщиком, а потом у него началась новая жизнь, и мы стали охотиться вместе, а Друпи возглавлял нашу группу.
То была отличная охота. В первый же день мы удалились от лагеря на четыре мили, двигаясь по глубокой носорожьей тропе, которая гладко и ровно, словно спланированная инженерами, шла меж травянистых холмов с заброшенными, по виду фруктовыми, деревьями. С этой утоптанной тропы глубиной в фут мы свернули, когда она пошла вниз по развилке между холмами, похожей на высохший оросительный канал. Обливаясь потом, мы вскарабкались на невысокий крутой холм справа, сели там, привалившись к вершине, и стали обозревать в бинокль местность. Приятная, зеленая равнина, холмы у подножия обращенной к нам лесистой стороны горы, склон которой изрезан руслами речушек, сбегавших из глубины лесной чащи. Местами лес спускался к самому подножию, и вот там, на краю леса, мы высматривали носорога. Если отвести взгляд от лесистого горного склона, можно следить за течением ручьев, бегущих сперва по холмистой местности, а затем по равнине с бурой, выжженной солнцем травой к долине Рифт-Велли и сверкающим водам озера Маньяра.
Мы лежали на склоне холма и следили, не покажется ли носорог. Друпи, сидя на корточках на противоположной стороне склона, напряженно вглядывался в даль. М’Кола расположился ниже. Дул свежий восточный ветерок, шевеля траву волнами. По небу плыли большие белые облака, высокие деревья на горном склоне росли так близко друг к другу, что густая листва переплеталась, и, казалось, по их вершинам можно шагать. За горой было ущелье, затем еще одна гора, тоже вся покрытая лесом, казавшимся на