как будто замышляет преступление. – Сколько тебе лет, Сандра?
– Называйте меня Эс. Ненавижу имя Сандра.
– Эс? Это что, имя?
– Ну, можно писать с двумя «с» – Эсс.
– А когда у тебя плохое настроение, то с одной? Эс?
– Когда у меня плохое настроение, то имя вообще не нужно.
18. Смертельный яд
Обратно мы едем на автобусе. Юдит Кляйн сидит, снова погрузившись в себя, прикрыв глаза и чуть раздвинув тонкие губы. Можно подумать, что она спит – хотя автобус полон народу. Осторожно положив руку, испещренную голубыми венами, на мою, она шепчет:
– Если любовь есть, то это смертельный яд. Если другой человек может проникнуть внутрь тебя и остаться там, а ты не в силах его выгнать.
Я искоса разглядываю ее худую шею, торчащую из ворота пальто, и коричневый берет, из-под которого выбиваются завитки белых волос.
– Пора возвращаться к этим занудным бабкам, – бормочет Юдит, как только мы входим в дом престарелых. Прислонившись к двери лифта, она смотрится древней старухой.
Позже, засунув руку в карман, я обнаруживаю внутри что-то мягкое и липкое. Это половинка ванильного пирожного из кондитерской, завернутого в салфетку.
19. Жалюзи
Я иду к дому через парк, и пакеты с продуктами, которые я несу в руках, бьют по ногам. Может быть, если заполнить шкафы банками фасоли в томатном соусе, коробками спагетти и бутылками кетчупа, в квартире станет уютнее. Надо как-то бороться с пустотой. Надо занять пространство едой и рулонами туалетной бумаги, тюбиками зубной пасты и газетами.
Дом светится, как фонарь: на лесах полно рабочих в комбинезонах и строительных прожекторов. Провода извиваются, как змеи, радио голосит в темноте. Четыре парня колошматят по фасаду инструментами, откалывая огромные куски штукатурки.
– Дом-то что, сносят? Хоть бы сказали! – сердито кричу я.
Парень с жидкой бородкой, в синей спецодежде пожимает плечами:
– I don’t understand.
– I live here!
– We shall make reparations. But we thought that all the people had moved away, – смеется он. Вот нахал!
– Not me.
– Okay. We shall try to warn you if it’s falling down. The house I mean[3].
Я вхожу в подъезд; такое чувство, что дом вот-вот рухнет. Так вот почему мне досталась эта квартира. Все жильцы переехали, им дали временное жилье. Я одна буду тут куковать, пока дом не развалится.
В кухонном окне маячат рабочие. Когда я сливаю воду из кастрюли со спагетти, тот, с жидкой бородкой, машет мне и ждет, улыбаясь и засунув руки в карманы. Я подхожу к окну и смотрю на него. Парень жестом просит открыть окно. Я приотворяю раму.
– I just wanted to tell you that you have to say if we are disturbing you too much!
Он говорит по-английски, как русский бандит из кино. И пусть не морочит мне голову – как будто если я попрошу не мешать, они пойдут ломать другой дом!
– Well, someone pays you to work here, on this house, right?
– Right. My name is Marek. From Krakow, – он улыбается и, кажется, не спешит возвращаться к работе.
– And I’m Sandra. Where’s Krakow?
– In Poland. We are all from Poland.
– Okay. I see[4].
Мне хочется закрыть окно. Парень стоит так близко, в полуметре