послышался нарастающий вой, оглушительный скрежет, и новый взрыв сотряс дом. Мать пришла в себя, и мы на ощупь спустились по лестнице и вышли на неосвещенную улицу. Белград тонул в кромешной тьме, сирены ревели, и мы практически ничего не видели и не слышали. Родители бежали по непроглядно-черным улицам, подхватив моих братьев на руки. Я бежал следом, но вдруг споткнулся и упал во мрак.
Я растянулся на тротуаре, ободрав ладони и колени. Лежа на холодном асфальте, я вдруг понял, что остался один.
– Мама! Папа! – закричал я, но они не слышали. Я видел, как их смутные силуэты становятся все меньше и исчезают в ночи.
И тут началось. Небо раскололось, будто кто-то огромной лопатой для уборки снега соскребал лед с облаков. Лежа на тротуаре, я обернулся посмотреть на наш дом.
Из-за крыши показался серый треугольный силуэт бомбардировщика Ф-117. Я с ужасом смотрел, как прямо надо мной открылось огромное металлическое брюхо, и оттуда вывалились две ракеты, как я потом узнал, с лазерным наведением, целясь в мою семью, друзей, мой квартал – во все, что мне было близко и дорого.
То, что случилось потом, я никогда не забуду. Даже сегодня громкие звуки по-прежнему пробуждают во мне страх.
До натовской бомбардировки мое детство было просто сказочным.
Всякое детство прекрасно, но мое было особенно счастливым. Впервые я почувствовал счастье, когда увидел победу Пита Сампраса на Уимблдоне и решил последовать его примеру. Еще больше я обрадовался, когда в том же году случилось невероятное: сербское правительство решило создать теннисную академию на маленьком горном курорте Копаоник, прямо напротив «Ред булл», пиццерии моих родителей.
Копаоник – лыжный курорт, где мы проводили лето, спасаясь от белградской жары. Семья у нас всегда была спортивной – отец участвовал в лыжных соревнованиях, да и футбол мы любили, а вот плоская зеленая поверхность теннисного корта была совершеннейшей терра инкогнита.
Как я уже говорил, никто из моих знакомых в теннис не играл и даже ни разу не бывал на теннисном турнире. В Сербии теннису попросту не уделялось внимания. То, что в нашей стране вообще построили теннисный корт, стало явлением уникальным, но чтобы буквально напротив дома, куда мы приезжали на лето? Тут явно не обошлось без вмешательства высших сил.
Начались занятия. Я часами стоял у забора, держась за цепь, и смотрел, как играют новички, завороженный порядком и ритмом тенниса. Через несколько дней, видя, что я вишу на заборе, ко мне подошла женщина. Ее звали Елена Генчич, в академии она работала тренером. В прошлом Генчич сама была профессиональной теннисисткой и тренировала когда-то Монику Селеш.
– Ты знаешь, что это? Ты хочешь играть? – спросила она. – Приходи завтра, посмотрим.
На следующий день я пришел с теннисной сумкой. В ней было все, что может понадобиться профессионалу: ракетка, бутылка с водой, свернутое валиком полотенце, запасная футболка, эластичные манжеты и мячи, аккуратно сложенные в футляр.
– Кто тебе все это собрал? –