Заметки доброго дантиста. Начало. Роберт Мамиконян

«последний выживший хабилис». Это было не смешно, и теперь кажется глупым и грубым, но тогда, под взорами ЧРК, все вызывало хохот.

      Так что мы были заряжены. И когда уважаемый лектор сказал: «Хабилисы! Как много…», я шепнул Розенбергу: «…в этом звуке для сердца русского слилось».

      Тут-то у него и началась истерика.

      Проблема заключалась в том, что Розенберг был рыжим. Антропологически. И высоким. И если он смеялся или, тем более, сдерживал смех, то складывался пополам, а лицо его становилось пунцовым, бордовым, иногда синим. И когда он попытался подавить смех, то сразу посинел, громко захрипел и согнулся, обхватив живот. Но купировать приступ хохота не получилось – он заорал, загоготал и выкрикнул что-то вроде «я больше не могу».

      Инфернально настроенные учитель и ЧРК подумали, что у него аппендицит, сердечный приступ или что он подавился, после чего Сашу повалили на пол и попытались затоптать.

      Поняв, что надо имитировать хотя бы временное недомогание, Саша повалялся с минуту, держась за селезенку, и вскочил на ноги, только когда специалист по хабилисам уже собрался сделать ему искусственное дыхание рот в рот.

      – Ты уверен, что не стоит попальпировать твой аппендикс? Я умею, – спросила Настя гаснущим голосом.

      Если бы у нее на лице не было антиаллергической влажной маски, это можно было бы принять за флирт.

      Всю дорогу домой и следующее утро мы предлагали Розенбергу попальпировать его аппендикс. Это было на том же уровне тупости, но наполняло нас ощущением счастья.

      И когда нас двоих позвали к директору, шли мы туда удивительно счастливыми.

      Директор отличался пухлыми губами трубача-афроамериканца и застенчивым взглядом серийного убийцы.