сиденье, которое ваши верные когти вырвали из-под его законного владельца, не правда ли?
– Я ничего не делала! – рявкнула Монца. – Только битвы для него выигрывала, в результате чего он стал величайшим человеком в Стирии! Ничего!
Герцог Виссерина вздохнул.
– У меня заплыло жиром тело, а не мозги, Монцкарро. Но будь по-вашему. Вы ни в чем не виноваты. И в Каприле никого не убивали, наоборот, раздавали жителям пряники. Держите, коль вам так хочется, свои секреты при себе. Много вам теперь от них проку.
Гулким сводчатым коридором они прошли в сад, расположенный в центре галерей Сальера, и Коска зажмурился от брызнувшего в глаза яркого света. Все здесь дышало свежестью. Бежала с журчанием вода в маленькие прудики по углам. Ласковый ветерок шевелил цветы на клумбах, ерошил листву аккуратно подстриженных деревьев, срывал лепестки с сулджукских вишен, вырванных из родной земли и перевезенных через море для услаждения взора герцога Виссерина.
Над всем этим возвышалась установленная на вымощенной камнем площадке величественная статуя – в два человеческих роста, а то и больше, – из белоснежного, чуть ли не светящегося мрамора. Обнаженный мужчина, стройный, как танцовщик, и мускулистый, как борец, держал в вытянутой руке бронзовый, позеленевший от времени меч, словно призывая войско штурмовать обеденный зал. Шлем его был сдвинут на затылок, совершенные черты лица выражали властную суровость.
– «Воитель», – пробормотал Коска, зайдя в тень огромного клинка, окруженного ослепительным ореолом солнечного света.
– Да, работы Бонатине, величайшего из стирийских скульпторов. Возможно, лучшая из его скульптур, созданная во времена расцвета Новой империи. Стояла некогда на лестнице Сенатского дома в Борлетте. Откуда забрал ее мой отец – в качестве контрибуции после Летней войны.
– Он воевал? – Монца скривила потрескавшиеся губы. – Из-за этого?
– Совсем недолго. Но дело того стоило. Она прекрасна, правда?
– Прекрасна, – соврал Коска.
Прекрасен кусок хлеба для голодного. Прекрасна крыша для бездомного. Прекрасно вино для пьяницы. Лишь те, кому нечего желать, ищут красоту в куске камня.
– А вдохновил скульптора Столикус, как я слышал, отдавший приказ начать знаменитую атаку в битве при Дармиуме.
Монца подняла бровь.
– И возглавивший ее, кажется? Думаю, по такому поводу он все-таки надел бы штаны.
– Это называется «художественная вольность», – огрызнулся Сальер. – Когда человек фантазирует, он вправе делать так, как ему нравится.
Коска сдвинул брови.
– В самом деле? А мне всегда казалось, что чем ближе к правде, тем больше мастер создает деталей, делающих работу стоящей…
Его прервал быстрый перестук каблуков. К герцогу торопливо подошел офицер с взволнованным, потным лицом, в измазанном с левой стороны сажей мундире. Опустился на одно колено и склонил голову.
– Ваша светлость…
Сальер даже не взглянул на него.
– Говорите,