погас.
– Ну что, Саня, настраивайся на обед, – грузно опустился в кресло старшина команды. – Борщ сегодня отменный, рекомендую.
– Успею, – махнул тот рукой. – Лучше послушай, какой я стих накропал. И раскрыв блокнот, мичман Порубов, так звали сослуживца Ксенженко, с чувством продекламировал:
Плетется лодка по заливу,
Уныло дизеля гремят,
И с рубки ржавой офицеры
Тоскливо на воду глядят.
В канадке подранной сигнальщик,
Ратьером что-то говорит,
На берег, где такой же мальчик,
На вахте «СНИСовской» сидит.
Чу?! Сопка снежная по курсу,
Ну а на ней застыл олень.
«Дай карабин! – орет вниз кэптэн,
– и «шила» мне стакан налей»!
Минута, и оружье в рубке,
А к «шилу» каменный сухарь,
Глотнул наш кэп ректификату
И вскинул на руку винтарь.
Полыхнул выстрел, с сопки в воду,
Летит подстреленный олень,
А следом чукча, в нартах длинных,
На лодку он видать, смотрел.
«Центральный!! Срочно, погруженье!
Всем вниз!» – в момент задраен люк,
И лодка с хрюканьем и свистом,
В «тартары» провалилась вдруг.
Смотри на эту фотографию,
Она ведь к стиху моему,
И пой по чукче эпитафию,
Она теперь нужна ему!».
– Ну как? – с надеждой уставился Порубов на старшину команды. – Пойдет?
– Ништяк, – рассмеялся тот. – Только вот где эта фотография? Не вижу.
– На базе осталась, – грустно вздохнул Порубов. – На ней мой «кэп» в рубке с карабином. Это когда я еще на «дизелях» служил, на ТОФе.
– И что, такое на самом деле было? – с сомнением взглянул на него Ксенженко.
– Ну да, – спрятал блокнот в карман Порубов. – Только чукча тогда не потонул, зацепился нартами за скалу у самой воды.
– Подвахтенным от мест отойти! Третьей боевой смене обедать! – бодро раздалось из «каштана».
– Ну, я почапал. – Порубов снял с кронштейна ПДУ.
– Давай, – согласно кивнул Ксенженко. В 23.00 ракетоносец подошел к Нордкапу и тишину отсеков разорвали колокола громкого боя.
– Говорит командир! – разнеслось по боевым постам. – Приступаем к прорыву рубежа противолодочной обороны. Все вспомогательные механизмы отключить, на лодке режим тишины!
Через мгновение затих шум корабельной вентиляции, вздохнули гидравликой переборочные клинкеты, и в наступившей тишине слышалось только тихое жужжание дросселей ламп освещения.
– Погружаемся на глубину двести метров! – последовала очередная команда. Ракетоносец едва ощутимо замедлил ход и с дифферентом на нос стал уходить в пучину. Десятки глаз напряженно следили за ожившими стрелками глубиномеров, отсчитывающими ее метры.
– Глубина