классической ньютоновской механики, а, следовательно, классическая механика не является настолько всеобъемлющей и универсальной, чтобы к ней можно было свести все наблюдаемые процессы. Но, кажется, физики и сами запутались во всем, что говорили ранее, и в том, что открывают сейчас! Это положение – кризис современной физики!
– И я говорю о том же! Новая физика свихнулась в идеализм, главным образом, именно потому, что физики не знали диалектики. Они боролись с метафизическим (в энгельсовском, а не в позитивистском смысле этого слова) материализмом, с его односторонней «механичностью», – и при этом выплескивали из ванны вместе с водой и ребенка. Отрицая неизменность известных до тех пор элементов и свойств материи, они скатывались к отрицанию материи, то есть объективной реальности физического мира. Отрицая абсолютный характер важнейших и основных законов, они скатывались к отрицанию всякой объективной закономерности в природе, к объявлению закона природы простой условностью, «ограничением ожидания», «логической необходимостью» и тому подобное. Настаивая на приблизительном, относительном характере наших знаний, они скатывались к отрицанию независимого от познания объекта, приблизительно верно, относительно правильно отражаемого этим познанием. И так далее, и тому подобное – без конца!
Мы говорили и говорили, и время уже давно перевалило за полночь. И пора было уже уходить из кафе. Мы брели по узкой улочке Парижа, вдыхая прохладный воздух пока, наконец, не дошли до нашего с Надеждой дома. И только тогда заметили, что целый день провели наедине друг с другом… Инесса, кажется, засмущавшись этому, спешно распрощалась со мной и отправилась к себе на квартиру. А я этой ночью так и не уснул, потому что мысленно возвращался к нашей долгой беседе, и мне казалось, что я все еще чувствую запах духов Инессы и ее теплое дыхание, когда она, наклонившись ко мне, просила продолжить рассказ.
Глава 4. Любовный треугольник
Меня всегда поражала близорукость или сознательное хладнокровие Крупской – она всегда отзывалась обо мне, как о верной соратнице и доброй и заботливой подруге. И неужели она как женщина не замечала, как я уже просто не могла скрывать свои чувства к Владимиру?!
Всегда приветлива и учтива со мной и это даже не смотря на то, что Ленин стал проводить со мной все больше и больше времени. Женщина – сталь, женщина – выдержка! Если бы знать какие чувства она испытывала, но внешне она оставалась невозмутимой. Я бы описала ее тремя фразами: «была спокойна», «ничем не выдала своих чувств», «молча работала, и никто не видел ни слезинки».
Все, что я знала об их семейной жизни, так это только то, что мне рассказывала сама Надежда Константиновна, и то, что я видела своими глазами.
Девушкой Надежда Константиновна была вполне симпатичной, я видела ее портреты. Но, по ее собственным словам, «у нее не было ни тщеславия, ни самолюбия. В ее девичьей жизни не нашлось места для любовной игры».
После того как они познакомились,