Отдай свое сердце!. Валерий Роньшин

сыном их первой учительницы.

      – Слушай, Самокат, а что если мы не туда заехали? И тобой никто не манипулирует.

      – Это была твоя версия, – напомнил Самокатов.

      – Да, моя, – запальчиво ответил Горохов. – Потому что ты стал вопить: «Я не врубаюсь – сны это или не сны!»

      – Так я и до сих пор не врубаюсь…

      Но в душе у Генки уже начали зарождаться сомнения. У него же сейчас переходной возраст, во время которого – он читал в инете – всевозможные закидоны бывают. Может, тогда и эти сны тоже закидоны?.. А царапины, шишка и укус?.. Но ведь он действительно мог сам себя незаметно оцарапать, ударить и укусить.

      «В общем…» – подумал Самокатов. И не успел додумать, потому что увидел… фонарик.

      И все Генкины доводы рассыпались, как карточный домик.

      – Горох, это мой фонарь. Я его здесь оставил. Во сне…

      – С чего ты взял, что он твой?

      – Видишь, изолентой замотано, – показал Самокатов. – Это я замотал.

      Горохов попытался найти логическое объяснение:

      – А может, твои родичи сюда приходили?

      – Зачем им сюда приходить? – пожал плечами Генка.

      – Ну мало ли, – тоже пожал плечами Макс.

      – Даже если они и приходили, то не стали бы брать мой фонарик. У них свой имеется.

      В Генкиной голове снова роем закружились ставшие уже такими привычными сомнения: значит, это был не сон?.. или сон?.. или не сон?.. или сон?.. или не сон?..

      – Вот блин горелый! – угрюмо бурк-нул Самокатов.

      – Да все зашибись! – бодро сказал Горохов. – У нас же теперь зацепка имеется.