поглядел на унылый заводской двор, почувствовав себя здесь без дела полным дураком, вышел обратно в коридор. Напротив – дверь с табличкой "Главный юрист". Плотно закрыта, но оттуда слышен возбужденный говор и шуршание бумаг. Прошел мимо наглухо закрытых и знакомых мне дверей директорского кабинета и встал в торце коридора, у окна. Через минуту хлопок дверей за моей спиной – от директора выскочил Портной, и, не обернувшись, не заметив на меня, скрылся за дверью юриста.
На часах было без девяти минут час. Вокруг было очень тихо, но по всему чувствовалась неуловимая напряженность. Потом мне пришлось поминутно вспоминать эти события, – где я был, и что делал, – и все это записывал в своих показаниях.
Прогулочной, вальяжной походкой я вернулся обратно к охранникам, и те настороженно понаблюдали за мной. Здесь я повернулся и медленно пошел обратно. За моей спиной из директорского кабинета кто-то еще вышел и сразу скрылся в другой двери. У окна, в конце коридора, я толкнул дверь туалета и вошел в него. Когда ездишь на мотоцикле в городе, даже в хорошую погоду пыль оказывается повсюду, где лицо не укрыто шлемом или стеклом. Щеки, подбородок, становятся, если и не серые, то всегда ощутимо грязные, их всегда хочется тщательно вымыть с мылом. Этим я и занялся в последние до события минуты, памятуя о торжественности предстоящего события, и для чего я надел свежую рубашку и галстук. Но мыл я лицо поспешно, – залил водой рубашку, пришлось ее снимать и держать минуты две над сушилкой.
Я вышел из туалета, когда на моих часах было уже без трех минут, и я сразу прошел в зал. Здесь было уже людно. Стол блистал, но девушки умели находить в нем что-то еще незаконченное, или, может быть, им просто не хотелось возвращаться обратно к скучным бумагам. Приглашенные так же молча кучковались вдоль окон. Почти всех я уже где-то видел: теперь тут собрался весь субботний президиум, все замы, юрист, знакомая мне компания Портного, и сам он стоял тут же. Не было только хозяина – директора. Я прошелся по залу, избегая контакта глазами и необходимости кому-нибудь кивать или улыбаться. Для них я был здесь никто, нижний чин, охранник. Один только Портной понаблюдал за мной темными холодными глазами.
Минутная стрелка часов над столом постояла-постояла вертикально и шагнула рывком на сторону следующего часа, и тогда я не выдержал. В зале я еще сдерживал шаг, но в коридоре побежал, и спиной почувствовал взгляды охранников. Распахнул директорскую дверь – в приемной никого. Взял на себя тяжелую обитую дверь, за ней неглубокий темный тамбур, и еще одна обитая ватой глухая дверь. Стукнул кулаком в деревянный косяк и прислушался: ни звука в ответ. Стукнул еще два раза, сильнее, и, не услыхав ничего, с громким "Можно?" толкнул со всей силы дверь вовнутрь.
Софронов сидел за своим письменным столом, склонив голову на грудь, и первым мне бросился в глаза широкий красный галстук, от шеи вниз, спадающий поверх белоснежной рубашки.
– Иван Петрович! – прыжками я пересек длинный кабинет и нагнулся над столом. Кровавый галстук, тускло поблескивая, менял оттенок