взбирался на крупные, поросшие жухлой травой и рыжим лишайником валуны, ни одна колючая ветка его не затронула, ни один репей не прицепился на кафтан. Ветровой все шагал да шагал, легонько подпрыгивал, и, казалось, камни сами поворачивают к нему шершавые бока. Я же, то и дело оскальзывалась, то в грязь наступлю, то завалюсь в ручей. Платье вымокло, покрылось снизу бурыми да зелёными пятнами, вроде и травы тут нет, а я испачкалась.
«Поспеши, поспеши, Мирианна, – подгонял ветровой. – Ночь зреет, вон какая заря! Станешь копаться, ни почто не поспеем».
Я спешила, как могла, но человеку, да и ещё в такое платье разодетому, ни почто не поспеть за ветром. Ручей всё вился, и кругом стояло столько дубов, что считать устанешь, а мы всё шли и шли. Темнело. Густая красная заря быстро сменилась сизо-серыми сумерками. Ветровой то и дело оборачивался, чтобы поторопить меня, он волновался, он раздражался, подпрыгивал на месте, поднимал в воздух облачка пыли, ручей шёл рябью, он успел вырасти в неглубокую речушку. Ветровой настороженно огляделся. Где-то неподалёку слышалась музыка, дикая, ломанная, вся состоящая из каменного перестука, из шелеста и хлопков, из долгих гортанных звуков, воя ветра и стона сухих ветвей. Она, точно была прародительницей, давнем предком привычных мне мелодий. В ней чудилось что-то лесное, но не звериное. Она, то рассыпалась неясным шумом, то вновь срасталась. Ветровой мчался, боле не оглядываясь на меня.
«А теперь танцевать!» – выдохнул ветровой, поднимая клубы пыли.
Ночь ещё не наступила, мы пришли в самый краешек сумерек и всё равно опоздали.
Возле толстого дуба выплясывали дивные голубоглазые создания. Мой провожатый лихо встроился в хоровод. Я осталась стоять рядом. Их маленькие серые тела выгибались просто немыслимым образом, так могут гнуться ивовые веточки, травинки на ветру. Существа кружились, крепко сжимая лапки, топали, хохотали.
Ветви дуба покачивались в такт их движением. К шуму, созданному человечками, добавилось мерное шуршание. Созданьица топотали, хлопали, дерево – трясло ветками, всё это и служило им музыкой, воздух наполнялся диким колотым ритмом и дуб оживал.
– Кто ты? – юркий голубоглазый выскочил из хоровода. – Назовись!
– Вихрь, – отвечали ему.
– Зачем ты здесь? – подбоченись, выходил второй.
– Я пришёл рощу будить, дрёму разбить.
– Будить! – вторили созданьица.
– Разбить, – подплясывали.
– Будить! – принялись топать ещё громче.
Ой, до рассвета не видеть чудес —
Рощу заполнила тьма.
Спит в звёздном кружеве буковый лес
Близится, братья, зима.
Дни всё короче, да гуще туман,
Клевер увял луговой.
Дрёма ползет, опадает бурьян.
Встань, братец, рядом со мной!
Горы могучие помнят лета,
Полные добрых чудес.
Знаю вернутся, вернутся, когда
С дрёмою справится лес.
Хэй! Напевай! Чары снимай!
Крошится звёздная пыль!
Хэй, напевай! Кончится, знай!
Сами