ни за что».
Был у отца Екатерины Юрьевны длившийся несколько лет период, когда он увлёкся посадками, привёз на грузовой машине с какой-то растениеводческой базы дюжину молодых разносортных яблонек-саженцев, засадил ими территорию позади дома и дал ей пышное название «Монплезир», по аналогии с тем, как поступил когда-то ещё Пётр Великий, когда обживал свой новый дворец в Петергофе. Яблоньки удачно прижились, в должное время плодоносят. Яблоки отдаются на прокорм местным прожорливым свиньям. Сейчас же это только голые растопыренные ветви.
Екатерина Юрьевна обнаружила девушку сиротливо присевшей на краю обледеневшей скамьи, у её ног стайка возбуждённых воробьёв, а чуть в отдалении парочка нахохлившихся, пытливо наблюдающих за всем происходящим ворон. «Ну вот, – в голове у Екатерины Юрьевны, – момент самый подходящий. Чтобы расставить точки над i». «Я только что услышала от Насти…» – начала она, ещё только собираясь сесть на ту же скамью и пока обметая место варежкой. «Да! Я хочу, – Екатерина Юрьевна ещё не закончила своё предложение, а девушка уже догадалась, о чём пойдёт речь. – Если можно». – «Едва ли». – «Почему?» – «Церковь, куда ты собралась, открыта для посещения только по большим церковным праздникам». Екатерина Юрьевна ни капельки не солгала: небольшую церковку в соседнем, в пяти километрах от Привольное, селе Никольском обслуживали, можно сказать, вахтовым методом, без постоянно находящегося при ней священника. «Но если тебе так уж сильно захотелось… – едва не произнесла “приспичило”, вовремя исправилась, – подожди, пока освободится наш водитель. Я попросила его достойно захоронить несчастных собак. Он проедет с тобой до города. Если это действительно настолько тебе необходимо…» Девушка ничего на это не ответила, задумалась.
Холодно. И снизу – хотя на Екатерине Юрьевне тёплая шубка, но наледь на скамье, пожалуй, будет посильнее меха, и сбоку задувает ветер. Оттого и сидят сейчас прижимаясь друг к другу плечами: инстинктивное желание не то поделиться, не то позаимствовать чужое тепло. «В общем-то, я тебя могу понять… Зрелище, действительно, далеко не из приятных. Я сама, когда всё это увидела, с трудом удержалась от слёз». Это неправда, на самом деле этого не было. То есть неприятное ощущение – да, было, но слёз, которые бы надо было удерживать, – нет, не было. «И всё-таки… видишь ли…» Мысленно: «Или сейчас, или никогда!» «Мне бы хотелось наконец поделиться с тобой…» И дальше, очень осторожно, отбирая почти каждое слово, придерживаясь одной и той же убаюкивающе-успокаивающей интонации: «Поделиться… скажем, кое-какими соображениями. Ты очень неглупый человек, и я могу быть с тобой совершенно откровенной… Приглашая тебя к себе, я, собственно говоря, руководствовалась только первыми, поверхностными впечатлениями. Что-то вроде покупки кота в мешке… Я, конечно, ни в коем случае не хочу тебя этим сравнением обидеть… Но вот… наблюдая за тобой всё то время, пока ты с нами, я уже составила более полное представление. В целом, позитивное,