ущербны, что не давали возможности разглядеть в подробности тех, кто вокруг этих огней расположился… Какие-то пьяные, больные и юродивые «калики перехожие», облачённые, казалось, в какую-то полуистлевшую мешковину, с которой комьями осыпалась земля. Из кромешного далека пробивался смутный и беспокойный хор, будто тысячи мышей затеяли потасовку с перебранкой в безлюдном соседнем доме.
«Вижу темноту, слышу тишину» – в ясном сознании попытался я собрать и резюмировать свои смутные обрывочные впечатления.
На душе стало ещё более смутно и тревожно сразу, как только мои глаза зафиксировали во внешнем пространстве целенаправленное движение невесть-чего по направлению к самому себе. Движущийся объект, казалось, торопливо и судорожно «стлался» по самой поверхности грунта, огибая подобия человеческих групп, сосредоточенных вокруг синих огней. Признаки человеческой фигуры, рысью спешащей ко мне на четвереньках, я сумел разглядеть только метров за десять…
Приблизившись ко мне вплотную, человекоподобное существо мгновенно от меня отпрянуло и, изумлённо в меня вперившись, неуверенно покачиваясь, заняло позицию на четвереньках напротив меня. «Меня зовут Нестабильность» – будто пытался мне внушить своим видом этот странный, невозможный, «не совместимый» с жизнью образ.
Между тем, шум «мышиной перебранки», казалось, уже распространился далеко за пределы воображаемого соседнего дома: я начинал различать даже некие человеческие интонации сквозь писк и топот мышиных перебежек, сквозь чьи-то смутные угрожающие рулады и невнятное подобие смеха.
Неживые, но неотрывные, глаза покачивающегося существа, притаившегося напротив меня, не мигая, на меня смотрели и, казалось, начинали источать более откровенное любопытство. Чёрная кривая расщелина на месте рта неожиданно шевельнулась, и я понял, что образ-призрак произнёс для меня какое-то слово… Какое?
Я мгновенно сосредоточился и корпусом подался вперёд.
И тут моё напряжённое сознание безошибочно выдало мне один из недавних хорошо знакомых мне, текстов:
«Чекисты на Рождество 1918 года – спустя пару месяцев после основных событий Петроградского переворота – отловили по ближайшим к Питеру деревням различный сомнительный и антиреволюционный элемент, заполонивший вокзалы, дороги и веси самой передовой в мире республики.
В числе прочих, стражи революции прихватили в застенки ГУБ ЧК странного индивидуума, с трудом поддающегося какой-либо социальной идентификации. Разумеется, этот поразивший их святоподобный и пронзительно близкий облик мог носить только коварный и жестокий враг…
Его взяли и расстреляли вместе с остальными богомольцами, по случаю мракобесного контрреволюционного праздника – Рождества Христова.
Злая и в чём-то закономерная ирония заключается в том, что арест и последующая казнь этого человека, отрекомендовавшегося «безумным