не рановато курить? – он старался говорить отстранённо и строго, так как перспектива оказаться с ней в тёмном тамбуре почему-то пугала до дрожи в кончиках пальцев, крутящих пачку болгарских «ТУ-134», именуемых в народе «смертью на взлёте».
– Нет, мне уже восемнадцать, имею право, – слукавила, вздёрнув вверх подбородок и демонстрируя нежную, беззащитную шею. – Ну что, идём?
И, схватив тонкими пальцами его запястье, потащила за собой по коридору. Где-то за спиной открылась дверь служебного купе, Михална, ворча, загремела чем-то у титана, но они уже нырнули в темноту и прохладу тамбура. Закурили. Он быстро, умело, глубоко, со вкусом затянувшись, она – нарочито демонстрируя свою взрослость и подражая ему, от чего сразу закашлялась.
– Крепкие!
Он угадывал её в темноте по едва белеющей маечке и мерцающему огоньку сигареты, которую она изредка подносила ко рту. Было очевидно, что курить она не умела. Но это не имело никакого значения.
Она болтала о том, о сём, задавала ему какие-то вопросы, он отвечал односложно, но слова эти, как мячики от пинг-понга, летали между ними и складывались в им одним понятную игру: подача, удар, розыгрыш, ответный удар…
Распахнулась дверь между вагонами, в тамбур ворвался ветер, запах масла и жжёной резины, грохот сцепки, и вместе с ними ввалился какой-то тип, изрядно перебравший в ресторане. Увидев потенциальных собеседников, он попытался сфокусироваться, что-то неразборчиво мыча, шагнул вперёд, покачнулся и чуть не упал на девчонку, пытаясь облапить её, но был крепко схвачен за ворот и вытолкнут в следующий вагон.
– Ты в порядке? Не ушиблась? – он приблизился, стараясь рассмотреть в темноте её лицо, и наткнулся рукой на мягкое, слабое плечо. Она вздрогнула, но не отодвинулась.
– Всё хорошо, спасибо вам… тебе, что выкинул этого придурка… Терпеть не могу пьяных…
Тонкие пальчики легли на его предплечье, и он скорее почувствовал, чем увидел, как она вскинула голову, как приоткрылись и потянулись навстречу губы…
Понимая, что надо остановиться, прекратить этот затянувшийся спектакль, вернуться в купе и, забравшись на верхнюю полку, впиться зубами в казённую подушку, он обхватил рукой девичий затылок и, почти отрывая её от пола, со стоном приник к нежным, податливым губам.
Этот поцелуй был бесконечным, тягучим, засасывающим, как водоворот, в котором её упругое тело таяло в его жёстких ладонях. От него кружилась голова, останавливалось сердце, а где-то внизу живота разгорался жаркий и мучительный огонь. Он знал, что может сейчас всучить пару сотен Михалне, и на час-другой служебное купе будет предоставлено им; знал, что девочка пойдёт за ним, забыв про родных в соседнем купе, чувствовал, что и в ней горит тот же огонь. Но не делал этого, продолжая целовать, ласкать, шептать какие-то глупости и слушать такие же в ответ, пока ранний рассвет не окрасил молочным цветом стены тамбура…
Она едва