в том.)
Можно толочь коренья, можно размазывать сажу и посмеиваться над бессмысленными жизнями смертных. Вместо этого Геката ведет по плечам Эриды задумчиво, ни разу вслух не спрашивая, могли бы они перевернуть весь уклад пантеона, изменить его до неузнаваемости. На подобное ответов порой лучше не знать. За ними кроются убийства, за ними кроются зверства и желание разорвать и изничтожить тех, что когда-то были важны. Не необходимы, но важны. Она бы на лоскуты разорвала некоторых из них; у нее личных счетов целый список наберется. О счетах Эриды и спрашивать не приходится; она, пожалуй, одна из немногих, кто действительно имеет право злиться, ненавидеть, проклинать, рушить-крушить-уничтожать. Никогда не выстраивать заново.
Править хаосом – перспектива более, чем просто притягательная.
И беспокойной Эриде, что порой успокаивается на плече своей вроде-как-никогда-не-подруги и спит не размеренно-спокойно, не нужна Геката. Не нужна ровно так же, как и той она сама. Пустые и давно уже не полые изнутри, все еще могущественные и кажущиеся значимыми снаружи. Все фикция; все ложь и неприкрытая ирония над тем, чем когда-то давным-давно являлись.
Только Геката никуда ее не гонит; сама уходить отчего-то не торопится.
Смотрит с небольшим прищуром, пальцами чужие пальцы перебирает, почти ничего не говорит и не комментирует происходящее. Удаляется порой внезапно и несколько резко, но возвращается исправно. Возвращается; а Эрида заранее знает, что от нее пахнуть будет сажей, многочисленными ингредиентами для какого-то очередного варева, названия которого она не помнит, совсем немного кровью. И на дне ореховых глаз, что почти близки к кошачье-желтым порой, тлеющие угли, едва-едва рыжие искры.
Обоюдное одиночество в столь ощутимом присутствии другой.
Можно попробовать различные ножи вгонять в руки и проворачивать, стараясь сделать побольнее, но разве оно от одиночества или жизни избавит?
Эрида лишь заново пальцы запускает в пышную копну вьющихся волос Гекаты и старается не дышать столь отчетливым запахом, исходящей от той. Рано или поздно она убьет ее, думает Эрида, когда чужие губы накрывают ее собственные; рано или поздно она убьет Гекату просто ради очередной взбалмошной прихоти. Ради того, чтобы посеять раздор и хаос внутри самой себя. Окончательно – если такое возможно – добить себя. Вытрясти.
подпаленный трон, загнанный под землю
Временные границы, неограниченные и размытые; похороненный под пылью, серой и забытьем бог. Да разве можно богом называться, когда не осталось никого, кто бы при имени твоем содрогался и молил бы о милости?
Аид – одиночество и уединенность. Пустота внутренняя, безразличие в жестком взгляде, внешняя отрешенность и скука. То ли намеренно подчеркнутая, то ли к апатии близкая. Мертвые тысячами и миллионами исчисляются, мертвые на его одиночество не претендуют. Они молчаливы;