они разочаруются во мне.
– Очень легко обзавестись дурными привычками, когда речь идет о зависимости, особенно если вы не видите причин для того, чтобы держаться на плаву.
– Мне казалось, у меня есть причина – мои дети… но я недостаточно сильна.
– И как вы уже сказали мне, вы знаете, что они, вероятно, разочаруются из-за жизни, на которую вы обрекли их. А жить без героина тяжело, верно? Особенно если нет ничего другого. Наверняка это вызывает ощущение, что жизнь никогда не станет лучше, чем есть.
– Что я могу сделать, чтобы им стало лучше жить? – Шантель всхлипнула.
Это был тот вопрос, которого я ждала от нее. И знала, что как только мои слова заставят ее вернуться к прежней зависимости, она придет к решению, заготовленному мной для нее. Всем будет лучше без Шантель.
Когда настал ее день расплаты, она приобрела у своего бывшего дружка, громилы-наркоторговца, достаточно героина для того, чтобы сделать все необходимое. Я закрыла глаза и внимательно вслушивалась в шлепанье ее босых ног по доскам пола, который Шантель не могла даже застелить ковром; слышала, как она задернула занавески и тихо закрыла за собой дверь спальни, как заскрипела кровать под невеликой тяжестью ее тела. Услышав щелчок зажигалки, вообразила, как пламя нагревает металлическую ложку. Представила, как втягивается в шприц мутная жидкость, как Шантель ощупывает свои руки и ноги, пытаясь найти вену, еще не схлопнувшуюся под тяжестью ее слабой воли.
– Когда мои дети подрастут, найдите их и скажите, что я поступила так, потому что любила их, хорошо? – попросила она.
– Конечно, – солгала я. – Напоминайте себе о том, что исследовали все остальные тропинки и пришли к выводу, что это единственный путь, имеющий смысл. Вы идете вперед и позволяете всем, кто любит вас, сделать то же самое. И я высоко ценю это.
Спустя несколько секунд игла пронзила ее кожу, и я с блаженным удовлетворением выслушала всё до ее последнего вздоха. Единственный звук, значение которого для меня превыше всего остального… тот драгоценный момент, когда кто-то в последний раз выдыхает, уходя прочь из этого мира. Люди, которые, подобно Шантель, живут в постоянном страдании, предают себя в мои руки, потому что я понимаю их лучше, чем способен понять кто-либо еще на свете. Я знаю о том, что им требуется, больше, чем знают их братья, сестры, родители, супруги, лучшие друзья или дети. Я понимаю их, поскольку знаю, что для них лучше всего. Если они даруют мне доверие, я вознаграждаю их, доходя хоть до края света, чтобы помочь. Я облегчаю их страдания. Пресекаю все плохое, что случилось в их жизни. Спасаю от себя самих. Вот кто я такая: спасительница заблудших душ.
Через двадцать два дня после того, как я спасла Шантель, мы наконец-то оказались в одном помещении. Темно-красный бархатный занавес окружил гроб, прежде чем тот отправился в печь. Когда ее друзья направились к выходу, я взяла экземпляр распорядка траурной службы и положила в черную сумку, которую брала на все похороны.
Именно в ней я хранила остальные распорядки служб. Шантель была