В конце концов, не в Африку уезжаю, если что, можно будет снова заехать домой.
На самое дно, под подкладку, была бережно сложена вся моя денежная наличность. Теперь это был мой «форт Нокс», правда, в миниатюре.
Из кухни доносился приглушённый голос Георгия. Слова разобрать было невозможно, да я и не старалась. Но сам факт, что он во время разговора закрыл кухонную дверь, был неприятен.
Из ванной я сгребла свои умывальные принадлежности и нехитрую косметику. Последнее – Коськина еда, которую надо было взять из холодильника, но для этого нужно было войти в кухню. В нерешительности потоптавшись в коридоре, я всё же рискнула и, подойдя к кухонной двери (для проформы постучав), вошла. Он, не прекращая разговор, махнул мне рукой. Этот жест можно было расценить двояко, и я, расценив его так, как было нужно мне, двинулась к холодильнику. Георгий говорил тоном, не терпящим возражений, холодно и резко. Что-то должно было быть сделано качественно и быстро, а именно к сегодняшнему вечеру. Когда он произнёс, что его не волнует, какими силами всё это будет сделано, он сказал это так, что я с макушки до пят покрылась мурашками и бодрой рысью выскочила из кухни, плотно прикрыв за собой дверь.
– Влада, если ты не очень занята, подойди сюда, – позвал он меня через несколько минут. Громкость его голоса не была рассчитана на габариты моего «скворечника», и я вздрогнула от неожиданности, думаю, что и мои соседи тоже.
Вернувшись на кухню, я наконец обратила внимание, что вместо маленькой кофейной стоит внушительных размеров чайная чашка.
– Ты можешь связаться с людьми, у которых сейчас находится твой сын? – обратился он ко мне.
– Да.
– Немедленно звони им, затем представишь меня всё равно кем, но желательно очень близким человеком. Я хочу им объяснить, на каких машинах и какие люди приедут забрать Вадима. Мне бы не хотелось, чтобы они испугались.
– Машины? Испугались? Это что, военная операция?
Он, не ответив, протянул мне свой мобильный.
– Звони!
Я, больше не переспрашивая, взяла из его рук телефон и набрала нужный номер. Никто не отвечал, и душу стал заполнять липкий, тошнотворный страх. Широкая, очень горячая ладонь тяжело и успокаивающе легла на моё плечо.
– Набери ещё раз, они наверняка гуляют на улице и могут не сразу услышать. Продолжай звонить, а мне дай их точный адрес, я сообщу его своим ребятам, а то они уже минут двадцать едут «на деревню, к дедушке», – медленно произнёс Георгий.
Он вышел в коридор, взял телефонную трубку и, тихо напевая какой-то мотив, пошёл в комнату, одновременно набирая номер. Я в состоянии зомби следовала за ним, не отнимая трубку от своего уха, продолжая вслушиваться в равнодушно звучащие гудки. Георгий с интересом осматривал комнату, остановившись возле пианино, где стояли фотографии самых близких для меня людей. Моего отца, военно-морского лётчика, погибшего, когда я ещё была ребёнком. Моей матери, всю жизнь отдавшей мне и умершей, когда Вадимушке было всего четыре месяца от роду. И, конечно, фото моего смеющегося сына.
– Слушай, –