к земле расположены, заделать. А вместо них пробить другие повыше, у самого потолка, чтобы только встав на ходули заглянуть можно было, и камнем попасть нельзя, из-за присутствия в окнах дополнительных прочных решёток. Одним словом – не баня, а тюрьма! Зато женскому полу мыться спокойно.
И хотя в тот день в бане мылись одни женщины, начальством было решено – раз уж женская, лучшая половина общественности, так яро настроена на скорейшее наведение банного порядка, – работу по переоборудованию бани не откладывать. Всю бригаду на это, прямо скажу, опасное дело посылать побоялись. Слишком большие потери в личном составе никто бы вверху не одобрил. Решили послать одного рабочего. Но кто же добровольно пойдёт? Смельчаков идти в самое пекло не оказалось. Тогда жребий разыграли на спичках. И жребий выпал на меня. Не сказать, чтобы я сильно испугался, но, однако, как стальная пружина, весь так и сжался внутри.
– Ты, Юрка, слушай да подливай! – отвлёкся на секунду от своего рассказа Михей и продолжил. – Мужики ради такого дела, для храбрости, мне стакан водки налили, точно фронтовые 150 грамм выдали.
Выпил я водку залпом, поплевал через плечо, взял с собой небольшую кувалдочку и ведро с раствором, а кирпичи мне мужики должны были с улицы в разбитые окошечки подать.
Взял я, значит, свой инвентарь, мужики двери в женское отделение передо мной потихоньку открыли – и в сторону. Входи, мол!.. И я вошёл!..
Странно, Юрка, – но ни крика, ни женского визга я не услышал. Да и женщин самих почти не видел – шёл, как в тумане. Но бодро шёл, деловито, как и положено рабочему человеку в заляпанной раствором спецовке и занятому очень важным производственным делом. Бабы, видимо, меня из-за такого моего поведения за мужика и не приняли. Наверно, так же в больнице женщины-пациентки раздеваются донага перед врачом-мужчиной, не замечая в нём представителя противоположного пола, а видя только медицинского работника. Прошёл я через весь помывочный зал, слышу только гул небольшой да как тазы немного гремят, и больше ничего. Прошёл в парилку. Там пар, конечно, стоит.
Женщины, что парились здесь на деревянных полках, и те, что спустились вниз к дверям, чтобы отдышаться, почтительно уступили мне дорогу и, прихватив веники, вышли. Хотя я им ничего не говорил.
Ребята мне подали кирпичи, я заделал ими окошки, что внизу, замазал аккуратно, чин чинарём, потом с кувалдочкой на полки парилки полез, благо стена близко. Тут уж, наверху, мне стало действительно жарко!.. Горячий пар-то не убавился, а точно стал ещё горячей и гуще!..
Насилу пробил я два окошка вверху – хоть воздух запустил – и взмолился, крича наружу: «Не могу больше, сварюсь!..»
Начальство сжалилось и решило оставшуюся работу провести позже, когда будет мужской день. А меня поблагодарили и отпустили домой. Вытолкал я кувалду и пустое ведро через пробитую брешь на улицу. И хотя теперь надо было пройти, пускай и обратный, но прежний путь, назад я, можно сказать не шёл, а летел!.. Вот так вот, Юрка, я в женский день в бане среди голых баб побывал!
В прихожей послышался стук открываемой двери, в комнату