створки разбежались по сторонам, и вот Корзинин бодренько выскакивает у крыльца, замечает на третьем этаже силуэт Миры, проходит в просторную гостиную, где его встречает нетерпеливо ждущий шеф.
– Она нейтрализована? – первое, что спросил Владислав Борисович.
– Да, Владислав Борисович, минимум на пять лет о ней не будет ни слуху ни духу, – уверенно заявил Корзинин без тени сожаления о недавней грусти.
– Ты все сделал, как нами продумано? Меня интересует ее мамаша. – Глаза Ерошина сомневались и пытались увидеть неискренность в оживленном поведении будущего зятя.
– Не беспокойтесь, такая сделка для нас не вновь, а мамаша будет регулярно получать денежные переводы от дочери.
– Ну-ну, можно закладывать тройку и вести невесту под венец?
– Да, для меня сейчас нет дела важнее венчания. Я спешу, с вашего позволения, нанести невесте визит.
– Сделай милость, Мира ждет. – Ерошин изобразил на хищных губах нечто подобие улыбки и проводил будущего зятя тяжелым и острым, как нож, взглядом, которым он мог убить любого малодушного человека.
5
Катя почему-то не решалась включить свет, а сидела на диване, сжавшись в комочек, думая о своей судьбе и маме, теряясь в догадках и предположениях. В этот вечерний час они с мамой завтракали. Обе обожали салаты из овощей, готовили их с настроением и нарастающим аппетитом. Часто обходились без горячего блюда, но салат из помидоров с огурчиками, с перцами, с обилием лука и укропа, заправленный то подсолнечным маслом, то сметаной, ели вволю. Потом пили чай с лимоном. Если не было лимона, то непременно со сливками, подолгу сидели в кухне, обсуждая события минувшего дня. В последние дни они часто говорили о Вовчике. Катя рассказывала маме о его делах, о своих успехах на конкурсе красоты, на съемках рекламных клипов, гордилась выплаченными деньгами, которые приносила домой и отдавала маме. Мама их не прятала, клала в антресоль, и они лежали там, дожидаясь своих трат. Кате не совсем нравилось, что мама очень сдержанно относилась к рассказам о Вовчике, порой даже робко высказывала неодобрение ее увлечением, поскольку человек этот был богат, а они жили скромно, на одну зарплату. Катя пыталась убедить маму, что идет новое время, нечего бояться работы, которая дает много денег, хорошую жизнь и независимость. Насчет независимости мама возражала смелее, полагая, что независимость эта кажущаяся, и не дай бог стать рабом денег. Катя не стала рабом денег, отвергая крупный гонорар ради рабского унижения на съемках. Дома да, она чувствовала себя свободной и опиралась на руку Вовчика. Теперь нет ни свободы, ни руки любимого, а есть щемящая боль неизвестности за себя и за маму.
Окошечко в двери неожиданно открылось, хотя Катя напряженно слушала тишину, ожидая шаги. Как и в первый раз, в проеме появился поднос с пищей. Катя остервенело швырнула содержимое на пол и крикнула:
– Я объявляю голодовку. Лучше я умру, чем сидеть взаперти. Ты слышишь меня, человек, доложи об этом