её играючи, усадил рядом с собой у дыры в углу за печкой и, блаженно улыбаясь, произнёс голосом таким нараспев, будто о сокровище каком рассказывал: «Это чтобы, Марфуша, детки у нас с тобой уродилися здоровёхонькие».
Вдруг в нос сильный запах воска девке ударил, как в церквях, стойкий, чёткий, как если бы восковые свечи плавили прямо перед носом. Как будто бы ответили ей дыры эти, подтвердили слова мужние. Марфа так и отпрянула от дыр, испугалася и больше Фёдору о них не заикалась.
Странным ей всё это казалось. Нечистым духом попахивало, язычеством али ещё чем неведомым.
А вскоре и позабылись и дыры эти, и свечи с блюдцами странные. Тяжело ей ходить стало к осени. На сносях оказалась. Под сердцем дитё носила.
Фёдор не знал, куда от счастья себя девать. Всё живот ей целовал да серёжки с бусами покупал. Всё бы ладно, и не пополнела она даже, не подурнела, наоборот, расцвела, распустилась в ожидании, вот только народ осиновский к ним в избу повалил.
Поздравлять.
Сначала родственники Фёдора, которых Марфа раньше никогда видеть не видела, с сундуками пришли. Подарками. Обнимают Марфу, поздравляют, улыбаются, а ей как-то не по себе, уйти хочется да и лечь на печку, а лучше в часовню пойти. Фёдор всех привечает, поздравления принимает, будто и не видит, как Марфе тошно. А потом и вовсе весь осиновский народ шастать повадился с каждой избы, что по окраинам болот кустились, будто в деревне этой принято на такое событие гостей звать, будто уж и родила Марфа, и ребёночка крестила.
Девок много пришло, молодые все. Вокруг Фёдора кружат, воркуют, к Марфе даже шагу не ступают, глядят только недобро, нехорошо так, будто замышляют чего.
Так и ушла она из избы, не смогла более смотреть, как девки эти осиновские вокруг мужа её вьются, аки змеи какие. А Фёдор и не заметил исчезновения Марфы. Так в часовне и просидела, батюшке душу изливала.
К ночи домой вернулась. Фёдор на колени перед ней упал, Марфа растерялася, руки от изумления раскинула. Ноги целовать принялся, в любви признавался, обнимал, живот её наглаживал.
Всю ночь объяснялись. И узнала Марфа, что принято у них, в Осинове, праздник устраивать, когда девка замужняя оказывается на сносях, что счастье это великое, и надо почитать, холить да лелеять. Не хотел Фёдор её обидеть. С девками этими он давно знаком, а любит только её, Марфу. Та на грудь ему кинулась, призналась, что взревновала, сама плачет, что мужа в шашнях подозревала, обманулась. Так и уснули в обнимку.
Ссора прошла, как и не было, любовь только крепче стала, а вот жизнь у Марфы изменилась. Всё своим чередом вроде как и шло, только странные вещи стали с девкой происходить. То ли менялась она перед родами, то ли ещё что.
Поначалу всё ладно было, а потом девки осиновские к ним таскаться начали. Сначала у забора стояли, трепались, семечки подсолнуховые грызли. Марфа их голоса из избы слышала, а вскоре уж и в огород к Фёдору повадились ходить, всё стоят да смотрят, как муж её работает, жеманничают, будто ждут чего-то, да на окна поглядывают. Выманивают