она от ласкового прикосновения мужней руки. Она не спала, она была в полудрёме, это ей ясно запомнилось. И вывело её из полудрёмы его прикосновение. Она не поднималась и не отворяла никому засов, на который была закрыта дверь в сенях.
С широко раскрытыми глазами, в темноте Марфа продолжала лежать и обнимать мужа, найти пытаясь в своих рассуждениях ошибку. Но ошибки не было. Она… не впускала Фёдора в дом обратно. Осознание того, что кто-то чужой лежит на кровати рядом с ней, заставило её вскочить с ловкостью дикой кошки и в один прыжок оказаться у свечи. С задержкой в пару секунд свет появился. Фёдор с головой в одеяло зарылся так же ловко, как Марфа оказалась у свечи. С дрожащими руками, выставленными вперёд, девка двигалась к тому, кто лежал под стёганым одеялом, медленно, шаг за шагом преодолевая свой страх и ужас панический. Подойдя к краю кровати, она попыталась схватить его за ноги через одеяло. Он поджал ноги к себе. Она схватила его выше, но под одеялом он снова сжался до меньших размеров. Так продолжалось ещё несколько раз, пока то, что было под одеялом, не сжалось до размеров небольшого арбуза. Кое-как справляясь с паникой, она одним движением руки сорвала одеяло в сторону, успев при этом на всякий случай отпрыгнуть от кровати. Под ним никого не было. Не в состоянии больше контролировать страх свой, она сломя голову побежала вон из избы. Ударившись о запертую дверь, она начала вытаскивать нетронутый засов, который тяжело ей поддавался. Выскочив на улицу в кромешной тьме, навстречу пронзительному и холодному ветру, она с криками побежала в лес…
Марфа просыпалась, не в силах крикнуть, Фёдор хватал её за руку, влажную от пота, и она снова погружалась в забытье. Три раза мучил её кошмар мутный, мокрый, словно вата, пока не очнулась она и поняла: умирает в ней ребёночек их, почти не шевелится, двух месяцев до конца не доношенный. Завыла, заплакала. Сердце в груди сжалось. Фёдор тут же к ней кинулся. Подозрения свои Марфа выложила, предчувствия материнские. Фёдор побледнел, прижал её к себе и замер, будто обдумывал что-то. Вспоминал.
А Марфа догадалась, что девки осиновские ей зла пожелали. Не надо было выходить в огород. Ребёночка её прокляли, глазом своим недобрым посмотрели. Они же, змеи тёмные, и сгноили первую жену Фёдора.
В один миг эта догадка в голове Марфиной промелькнула, как искра среди затухающего пожара. Правду люди говорили, ведьмы болотные здесь зимы свои на печках сидят. Злющие, завистливые, мстительные. А она, дурёха, и попалась в сети их колдовские.
Встала Марфа ночью, выбралась из-под руки мужниной, оделась наспех да из дома выскочила. Болезнь много сил отняла, еле тащилась, потом покрывалась да отдышаться на каждый пенёк садилась, будто старуха она уже старая. В часовню торопилась. К батюшке. А ночью – это чтоб не увидел никто. Тот что-нибудь да подскажет, чтобы ребёночка её спасти, если жив он ещё во чреве её. В дыры она не верила, к которым Фёдор свечки подносил и помощи просил, задабривал угощениями и молитвы свои чудные читал.
По тропинке,