«У них сын твой. Возьми козу да ступай в лес по тропе. До моста через речку дойдёшь – увидишь осину, молнией расщепленную. Там козу и привяжи, а сама вперёд иди, не оборачивайся, коли звать будут, кто бы ни кричал, поняла? Иди вперёд, пока малого свово собственными глазами не узришь!»
Заплакала баба: коза у них в семье единственной скотиной была, да делать нечего, послушалась колдуна. Отвела животину в лес да вперёд пошла. Что там началось после, прабабка Михайле рассказывала лишь пару раз на его памяти, когда он ещё шестилеткой был. Говорила она, будто сзади постоянно шажки детские слышались да ауканье. Кто бы знал, чего ей стоило не оглянуться тогда, когда сквозь это ауканье она слышала «мама!» и уверена была, что то сынок её зовёт потерявшийся. Через полчаса блужданий по лесу голос сзади стал совсем близким, казалось, даже воздух у неё по ногам гуляет, когда сзади пробегал некто в кусты, откуда потом жалобным голосом начинал плакать: «Мама, мамочка! Мне холодно! Забери-и-и меня!» Страшно было женщине, понимала она, что живой ребёнок уже давно бы оббежал её и на глаза показался, а этот всё сзади, почти вплотную рыщет, а всё только оглянуться её просит. Припустила она вперёд бегом, что было духу, а преследователь и не думал отставать. В какой-то момент несчастная женщина споткнулась о древесный корень, торчавший из земли, и растянулась на влажной, прелой прошлогодней листве. Кто-то забегал вокруг неё, засуетился. Слышались сопение и торопливые шаги, будто рядом собака бродит или ещё какая скотина некрупная. Заплакала женщина от страха, боялась голову поднять, только бы преследователя своего, голосом сына звавшего, не увидать. А когда всё же открыла глаза, поняла, что чаща впереди расступилась, и на лесной опушке на корточках, съёжившись, сидит её сынок настоящий. Тут же стихли все шорохи позади неё, беготня прекратилась. Будто и не было ничего…
Эта история закончилась благополучно. Но Михайло гораздо чаще слышал другие рассказы, где людей живыми уже не находили. Потому и шорохаться ночью за деревней сам не думал и другим не советовал.
Расстроилась городская мадам. Красивое, выхоленное в дорогих салонах лицо исказила гримаска обиды, брови скорбно задрожали, будто она вот-вот готова расплакаться. Жаль её стало кузнецу.
– Никакая сделка жизни не стоит, – пояснил он. – Болота у нас знаете какие злые? Фонарей вдоль дороги нет. Потемну только так можно в трясину заехать. Ночью чихнуть не успеешь, как по самую макушку угодишь! Идёмте, – он неловко хлопнул её по плечу. – Вас как зовут-то?
– Светлана, – глухо, со вздохом ответила женщина и от усталости, с непривычки так быстро передвигаться на шпильках, почти заковыляла за ним. Только сумку из машины выхватила да к груди прижала, словно боялась, что отберёт кто. По дороге обратно они всё же разговорились, и городская неожиданно показалась кузнецу довольно милой и интересной дамой, хоть и слишком яркой, наигранной. Он бы с такой никогда отношений не завёл: больно неестественна была. Хоть и выглядела гораздо моложе своих сорока