молча вышла обратно в коридор, показала на дверь в торце, через одну от первой.
– Там.
Герман постучал по средней, плотно закрытой двери.
– А здесь что? Кладовка?
Иза неохотно ответила:
– Там вещи родителей.
– Ясно. Иза, а вы планируете сдавать долго? – Герман, казалось, начал обращаться к ней с некоторой настороженностью, не без опаски. – Я хотел бы понимать, на какой срок могу рассчитывать.
– Думаю, год как минимум сдавать буду. – Иза произнесла это твердо и решительно. Она же серьезный человек, деловая женщина, не просто так.
– Отлично. – Герман улыбнулся. – До завтра тогда?
Иза мелко покивала, направилась за молодым человеком к выходу. Герман шагнул за порог, потом обернулся:
– Давай, может, на ты? Для простоты коммуникации?
Иза снова кивнула и, повинуясь безотчетному порыву, быстро захлопнула дверь и тут же сообразила: «Прямо у него перед носом». Но не стала слишком уж корить себя еще и за эту оплошность, решила, что на сегодня хватит с нее самобичевания. Больше никакой самокритики. Вот такая она. Пусть привыкает.
Уже совсем поздним вечером она принялась окончательно освобождать комнату: унесла книги, еще остававшиеся на полках, в свое теперешнее обиталище, рассовала их по стоящим там массивным шкафам, то, что не поместилось, сложила по углам в бывшей родительской, бывшей папиной спальне…
У своего дивана, прикрытого клетчатым пледом, Иза, немного подумав, поставила ширму в восточном стиле из «родительской» комнаты. Эта красивая вещь всегда ей очень нравилась, отец привез ее из командировки на Дальний Восток.
Еще немного поразмыслив, Иза достала из платяного шкафа в соседней комнате и принесла к себе то, что мама называла «кимоно»: шелковое ярко-красное одеяние с широкими рукавами. Накинула его поверх одежды, покрутилась перед зеркалом, попробовала по-разному поднять, уложить волосы. Сняв наряд, аккуратно повесила его на стул. Посмотрела на себя в зеркало. Стянула одежду, белье. Неловкая. Костлявая. Бледная. Моль.
Иза надела домашнюю длинную футболку, в которой спала.
Дверь наверху была снабжена неприметным крючочком, позволявшим закрыться изнутри. Какая-никакая, а все-таки страховка…
На самом деле гораздо больше, чем потенциально агрессивное поведение квартиранта-аспиранта, ее страшила перспектива остаться «без средств к существованию». Каждый день она мысленно называла себе сумму оставшихся на счету отцовских сбережений, и каждый день эта цифра неумолимо уменьшалась. Это стало Изиным кошмаром, ее навязчивой идеей. По обычным тратам, которые она изо всех сил старалась свести к минимуму, денег могло хватить максимум месяца на четыре, и это если не случится больших «коммунальных катастроф» – в последнее время они, как назло, происходили. Как жить дальше, когда денег не останется вовсе, она не могла себе даже представить. При одной мысли об этом она покрывалась холодным потом.