я не хочу, – жалобно сказал Олежка.
– Значит пойду к старшим, с ними будем пить, крутыми, – Петька надменно поглядел на Олежку. Они оба понимали, что к старшим лучше не подходить, не зря же их боялись, но проводить остаток дня один он не желал.
– А где пить будем? Прям здесь?
– Не, ты чего. Пойдем к ржавейке. Я видел, как старшеклассники пьют. Надо за стаканчиками сходить и сухариками.
Они спустились с холма к ларьку около остановки. Вместе у них было пятьдесят рублей. Так как Олежка был выше, покупать пришлось ему. Он поднялся на цыпочки и постучал в окошко. Открыла его молодая нерусская девушка. Внутри пахло резким парфюмом и забродившим пивом.
– А дайте нам, пожалуйста, два пластиковых стаканчика и пакет сухариков с беконом.
– И спички, – прошептал на ухо Петька.
– И спички, – добавил Олежка.
– На что это тебе спички? – с подозрением спросила продавщица. – Петарды пойдешь взрывать, а?
– Маме на кухню, – вновь прошептал Петька.
– Мама попросила.
– Хрен с тобой. Тридцать рублей.
Олежка отсыпал мелочи в волосатые руки продавщицы, и через несколько секунд она протянула ему коробок спичек, пачку сухариков и набор прозрачных стаканчиков. Он хотел попросить у продавщицы сдачу, но Петька отдернул его и потащил за капюшон.
– Двадцать рублей не дали, Петька.
– Математист, блин. Это она за стаканчики взяла. Мы же с тобой два считали, да?
– Я не считал, но ты лучше знаешь, – ответил Олежка; его рука сжимала пакет сухариков в кармане.
Они шли по главной улице, естественно, Ленина. Солнце падало на спальный район. Далеко впереди за засохшими деревьями с гор спускались крошечные машины. Они спустились вниз по самодельной лестнице из паллетов к заброшенной на основании стройке. Рабочие обедали. Закусывали дошираки батонами хлеба, курили и громко ругались между собой, но ругань всегда заканчивалась смехом. В мусорках собаки отлавливали крыс, обгрызали кости. Одна, самая худая, с острыми ребрами, лежала в луже и скулила: кость застряла в горле.
– Смотри, – Петька показал пальцем на собаку, – умирает.
– У меня бабушка недавно умерла, – не зная зачем сказал Олежка.
– Соболезную.
– А что это значит?
– Не знаю. Так взрослые говорят обычно.
Детей окружили обгоревшие деревья. Между ними на остатках пианино сидели вороны. Они бились клювами о расстроенные струны. Мальчики не боялись там ходить. Ничего интересного вокруг, кроме мусорок, брошенных машин со шприцами и прудов ржавчины. Убогий вид. Около реки прятался пансион, окруженный машинами. В нем жили МВДшники и проститутки, вечный союз. С противоположный стороны раскинулся гаражный кооператив, который крышевали те же самые МВДшники и обслуживали те же самые проститутки. Дорога закончилась около ржавого пруда. Люди там почти не ходили. Бывало, ползали, бывало, падали. Петька и Олежка спрятались в недостроенном доме. Из покрышки и куска дерева они сделали стол; уселись на матрасы.
– Смотри, что я у отца взял, – Петька вытащил